фэндом: Bleach
персонажи: Кутики Бьякуя, Абараи Рэндзи.Это не целостное произведение, а собрание зарисовок о безответной любви лейтенанта. Зарисовки не имеют единого сквозного сюжета, кроме как сюжета Кубо. Хотя некоторые из них могут быть событийно связаны между собой.ч.1.
Он снова словил себя на том, что пялится на капитана. Беззастенчиво, бездумно и во все глаза. Рэндзи резко отвел взгляд и теперь рассматривал лист с отчетом, лежащий перед ним на столе. Ровные кандзи аккуратными столбиками заполняли лист, наступая на левый, еще пока свободный, край. Ровные, говорите? Может, за время лейтенантства Абараи почерк его и улучшился, но стоит положить его отчет рядом с отчетом капитана, как тут же можно начинать терзаться комплексом неполноценности. Если он в такой мелочи не может стравняться Кутики, то смеет ли он хотя бы мечтать достать до луны?
Рэндзи невольно скосил глаза на начальство и тихонько вздохнул. Точеный профиль и равнодушное выражение бледного лица. Он изучил его до каждой черточки, до каждого изгиба. Наверное, он даже знает, сколько ресничек у капитана на каждом глазу. Он первый — и пожалуй, единственный, — кто заметил бледные морщинки в уголках красивых глаз. Это было так внезапно и удивительно, что Рэндзи застыл в тот момент, наклонившись к сидящему за столом Кутики, с полуоткрытым ртом. По размышлении он пришел к выводу, что здорово напоминал тогда кретина. Он привык к капитану — если к Кутики вообще можно привыкнуть. Привык к этой безэмоциональности, к надменной глыбе льда, которая не тает даже на самом жарком солнце. Привык к спокойному и жесткому выражению лица. Привык настолько, что даже забыл, что его капитан такой же живой, как и все остальные, что в жилах его течет кровь, а под ребрами бьется сердце; и удивился, обнаружив, что его лицо — не фарфоровая маска.
- Насмотрелся? — спокойный голос с оттенком, бледной тенью ироничной улыбки заставил Абараи вздрогнуть. — Рэндзи, у тебя на листе клякса.
читать дальше- П-простите, капитан, я случайно... — сконфуженно залепетал лейтенант, чувствуя, как краснеет. Честное слово, лучше бы Кутики порой просто рявкнул да резко одернул, чем вот так — спокойно, вежливо и снисходительно — вгонять в краску. — Я не хотел... Ничего такого.
Он суетливо глянул на лист и да, обнаружил там жирную черную кляксу, что стекла с кисти, пока он глазел на капитана. А Кутики тем временем собрал вместе расчеты, над которыми работал, и торцевой стороной листов постучал о стол. Словно повинуясь стальной воле мужчины, документы выровнялись в идеальную стопочку, которую тот убрал в папку. Вот как у него так получается? Абараи посмотрел на кипу отчетов, лежащую на краю его стола — будто из урны вынул, честное слово.
- Ничего — какого? — капитан поднялся и явно собирался уходить. Но пока что изучающе смотрел на своего лейтенанта, словно действительно ему интересно.
Стыд залил Рэндзи густой душной волной, краска бросилась в лицо, и все, что смог он сделать, это глупо открыть и закрыть рот, да еще вцепиться в столешницу, словно Кутики схватил своего нерадивого лейтенанта за шкирку и теперь собирается куда-то тащить.
- Рэндзи, с тобой все в порядке?
- Да, капитан! — Абараи вскочил из-за стола и вытянулся по стойке смирно. Он не понял, ему показалось или Кутики действительно кашлянул?
- Сходи в Четвертый отряд, как допишешь отчет. — И не дожидаясь очередного невразумительного ответа, капитан направился к выходу.
Когда за ним закрылась дверь, Рэндзи бессильно рухнул на стул и уставился на кляксу, ощущая, как в голове от облегчения появился холодок, словно от мятной конфетки. Жар наконец отлил от щек, а ему на смену пришла новая волна стыда — за то, что ведет себя, как мальчишка. Он был благодарен Кутики, что тот не стал допытываться. Даже при всей своей недалекости в плане человеческих взаимоотношений, он не мог не понимать: его поведение со стороны выглядит, мягко говоря, странным и капитан сразу обратил на это внимание. Спасибо, что делает вид, будто ничего не замечает. Сходить в Четвертый отряд? Абараи рассмеялся. О да, если бы там могли ему помочь...
Он вытянул руки поперек столешницы и лег на них лицом. Положил ладонь на ладонь и сцепил пальцы в замок. Пожалуй, испытывать безотчетный страх перед капитаном, смотреть ему в спину и бояться наступить на тень было легче, чем как сейчас. Ощущать себя маленьким и никчемным он привык. Чувство было неприятным и злило, но оно родом из детства, из убогого Руконгая; чувство это толкало вперед, заставляя карабкаться вверх и превозмогать. Позже это чувство заставило совершить хоть и хорошо обдуманный, но безумный даже по меркам Абараи поступок — выбиться в лейтенанты Шестого отряда. Но оно было родным, он умел с ним справляться, сросся с ним.
А дикий страх на границе пиетета перед капитаном он просто преодолел. Хоть и пришлось для этого выворачиваться наизнанку, истекать кровью, ощущать бесконечное падение в пропасть, видя как с неба равнодушно взирает на него смертоносная луна. Это был хороший урок, из которого Рэндзи вынес многое. Например, что самый сложный шаг — первый. Решиться бросить вызов Кутики было намного, много сложнее, чем потом раз за разом упрямо поднимать Дзабимару или ощущать полный паралич от Темницы из шести прутьев и беспомощно наблюдать приближение смерти.
- Ты ведь не забыл, Рэндзи, — у меня тоже есть банкай.
И меч капитана утонул в каменных плитах у его ног, а вокруг Абараи смертным приговором выросли клинки Сэмбондзакуры. Умирать было не страшно. Отчаяние и апатия от собственной беспомощности и мизерности накрыли лейтенанта с головой, и единственное, о чем он тогда думал, было его бессилие, из-за которого Рукию казнят. Чувство вины ранило больнее, чем похожие на вишневые лепестки лезвия. Но он не умер и теперь сидит в кабинете, ощущая, как одна за другой попеременно накатывают волны стыда и нежности к капитану. Лучше б помер тогда, подумалось Абараи.
Еще одним знанием, которое он вынес из всей этой ситуации с казнью Рукии, было очень простое, лежащее на поверхности: Кутики Бьякуя живой. Оно пришло к нему откровением на следующий день, в лазарете, когда Рэндзи, давясь стыдом и собственной неловкостью, пытался извиниться перед капитаном. Тогда, подняв взгляд от собственных сцепленных в побелевший замок пальцев, он посмотрел на профиль Кутики, глядящего в окно. Жест, словно Абараи и не было рядом. Но как ни странно, вопреки взрывному нраву и гордости, Рэндзи так даже было легче — не видеть этих ледяных и равнодушных глаз.
Сначала он смотрел на высокий лоб, затем нос, точеные скулы, и вот его взгляд скользнул на висок Кутики Бьякуи и в черных, как смоль, волосах различил тонкие серебряные ниточки седины. В первое мгновение Рэндзи опешил. Даже забыл, что хотел сказать капитану, хоть и не особо-то сумел оформить мысль до того, как она пропала окончательно. Эта едва заметная проседь вдруг стала для лейтенанта дверью в душу Кутики. В душу, о которой он ничего не знал, которая была закрыта для него на семь замков и спрятана под стужей маски.
Наверное, это и был поворотный момент. Точка невозврата, пройдя которую, Рэндзи лишился шанса на прежний порядок вещей. Он не мог сказать точно, когда же именно сошел привычный страх и забрал с собою скованность, оставляя любопытство, детскую робость и жгучую потребность узнать о капитане больше. Нет, не о капитане — о Кутики Бьякуе, о живом существе. А еще ему до жути хотелось внимания этого отстранившегося ото всех человека. Куда большего, чем простое внимание начальства к своим подчиненным. Хотелось простого тепла — хотя, казалось бы, откуда тепло у его капитана? Но нет, Абараи теперь наверняка знал, что Бьякуя на это способен.
Это знание принесло с собою мучения. Сейчас, размышляя над своей ситуацией, он бы предпочел остаться в вечном неведении, как и все, предпочел бы считать, что за ледяным голосом и безразличным взглядом, кроме вечной мерзлоты, ничего и нет. Чем быть единственным, кто знает тайну, и не мочь к этой тайне прикоснуться. Рэндзи представил, как сильные пальцы капитана стягивают ленту с его хвоста, а затем зарываются в густые почти красные волосы, рассыпают их на пряди, касаются кожи головы. Эта фантазия была настолько живой и яркой, что Абараи ощутил это касание почти физически. Невольно он тихо застонал и ткнулся лбом в столешницу.
Он продолжал представлять. Как эта сильная и уверенная рука скользит от макушки к затылку, кончиками пальцев прижимая кожу. Скользит ниже по шее, и вот ладонь ныряет под ворот его косодэ. У Абарая на миг оборвалось дыхание.
Порой он позволял себе такие фантазии. Поначалу совсем редкие и робкие, со временем они становились уверенней и чаще. В самых смелых из них Рэндзи развязывал на капитане оби, разводил в стороны края сихакусё, касался губами божественной бледной шеи, чувствуя, как в артерии бьется пульс. Жесткими своими ладонями он гладил белые бока, ощущал сильные мышцы и проступающие ребра. А потом пальцы его касались шрама — того самого, — и Рэндзи наклонялся и нежно, ощущая себя неизмеримо ниже и недостойней, целовал его — эту метку, неизгладимое напоминание о человечности этого синигами.
На этом фантазии Абараи резко обрывались, потому что он обязательно терялся и даже краснел. Несмотря на все колоссальное желание представить капитана Кутики ведомым, у него это так и не получалось. А представить ведомым уже себя не хотелось и не моглось. Вся его натура протестовала против такого положения вещей, и сознание Рэндзи входило в спасительный ступор. Потому все, что ему оставалось, в своем воображении покрывать грудь, шею, руки Бьякуи жаркими и жадными поцелуями. В своих фантазиях он звал его по имени и даже обращался на «ты». В его фантазиях Бьякуя отвечал — не менее жарко и не менее жадно, руки его скользили по телу Рэндзи, лаская кожу кончиками пальцев, ладони ложились на шею, губы касались ключиц.
Губы. Тонкие и прекрасные, желанные, они принадлежали вовсе не ему, Абараи Рэндзи. Впрочем, как и руки капитана, как и все его тело и его душа.
- Вы... любили ее, капитан? — набравшись дурной смелости как-то спросил Абараи, когда от неосторожного движения из ящика рабочего стола Бьякуи выскользнула фотография Кутики Хисаны, что лежала между папками.
Он спросил и тут же испугался, осознав всю дерзость своего вопроса. Всю дерзость и крайнюю глупость. Конечно же капитан любил эту женщину — ради нее он пошел против системы. Такого он не сделал даже ради Рукии. А он, Рэндзи, только что бесцеремонно, нагло и грубо вломился туда, куда вход ему был заказан. Он ведь пособирал слухи да воспоминания тех, кто застал Хисану, о Кутики Бьякуе тех лет и о тяжелой его потере. И нет же, не сдержался, влез со своим вопросом! Абараи внутренне сжался, ожидая приговора здесь и сейчас.
Капитан наклонился и поднял с пола фотографию.
- Нет. — Рэндзи ошарашенно глянул на Кутики. — Все еще люблю, — он бережно убрал портрет покойной жены в ящик стола.
Собственно, это и был приговор — несколько иной, нежели ожидал Абараи, но без права на помилование.
Он шумно втянул воздух носом. Столешница под его лбом нагрелась, а лежать меж вытянутых рук стало как-то душно. Лейтенант поднял голову, убрал руки со стола и лег щекой. Скосил взгляд на отчет, посреди которого красовалась уже подсохшая клякса. Оказалось, Рэндзи случайно задел ее локтем, и теперь она была похожа на комету с длинным хвостом. Капитан за такое свинство по головке бы не погладил, да и отчет дописывать нужно. Но Кутики ушел, и можно еще немножко вот так полежать, ощущая, как внутри все ноет от безнадежности.
Зачем капитан сказал ему тогда, что все еще любит ее? Внезапный порыв открыть кому-то душу? В том, что этим кто-то случайно оказался он, Абараи, ему верилось с трудом. Скорее верилось в холодный рассудок и точный расчет. Неужели капитан уже тогда заметил и все понял? И просто, всего лишь одной фразой, поставил своего лейтенанта на место? Да, в это поверить было куда легче, это так похоже на Кутики Бьякую.
Лежа щекой на столешнице, Рэндзи бездумно смотрел на стоящую перед его лицом тушечницу и лежащую на ней кисть. Сфокусировать взгляд никак не получалось, оттого принадлежности для письма смазывались перед глазами.
Он сел. Встряхнул головой и провел ладонями по лицу. В конце концов, что он как мальчишка! С каких это пор он стал таким робким и нерешительным? Рэндзи схватил кисточку, обмакнул ее в тушь и на чистом листе сверху вниз быстро и размашисто вывел скорописью: «Капитан Кутики, я вас люблю. Лейтенант Абараи». Сделав глубокий вдох, он решительно встал, подошел к столу капитана и засунул лист в стопку еще не прочитанных им отчетов. Главное, не быть рядом, когда его признание попадется Кутики на глаза. Или быть — он воин, в конце концов! С этой решимостью он забрал с подставки Дзабимару и вышел из кабинета, закрывая за собой дверь.
Через пять минут Абараи вернулся, нашел среди отчетов признание и, изорвав на мелкие клочки, швырнул в урну. Сел на свое место и принялся переписывать рапорт.