извилины должны извиваться
1. Название: Капли росы на стеблях бамбука. Рассвет.
2. Примерное время: ~ 50 лет назад.
3. Действующие лица: Kuchiki Hisana, Kuchiki Byakuya.
4. Тип отыгрыша: становление отношений, романтика.
5. Краткое описание: Случайная встреча, которая стала судьбой. Мгновение, превратившееся в вечность.
6. Рейтинг: G.
7. Предупреждения: —
отыгрыш
Кутики Бьякуя:
Бледные снежинки плясали в лучах заходящего солнца, превращаясь в золотые. Золото это казалась неуместным и нелепым здесь, на узких и грязных улочках Инудзури, зажатое между убогими домишками, которые и домами-то было сложно назвать. Они скорее походили на сараи, где зимой с трудом можно укрыться от пронизывающего ветра и холода. Снег лежал на прохудившихся крышах, что были готовы в любой момент провалиться под его весом. Рядом с закатным золотом протянулись длинные синеватые тени, которые скоро исчезнут совсем, как только на Общество душ опустится вечер. И позолота, и тени были заляпаны кровью. Ее было много. Она уже порядком впиталась в снег, расплываясь ярко-розовыми пятнами.
Капитан Кутики шел по улицам Семьдесят восьмого района Руконгая, мрачным взглядом осматривая последствия сражения с пустыми. Оно закончилось чуть меньше часа назад. Закончилось в пользу синигами, и даже с относительно небольшими потерями личного состава. Но пострадало мирное население. Да, этот нищий сброд, что обитает здесь и который они, синигами, обязаны защищать. Многие из них, живущие в самых убогих районах, вероятно, и рады побыстрее умереть да отправиться на перерождение. Такой низкой жизни, что и за жизнь не считается, хотят избежать все.
Жесткая подошва варадзи с хрустом смяла кровавый лед. Бьякуя посмотрел под ноги, различая в снегу вмятину, что образовалась от лежащего на нем тела. Тогда еще теплого, живого. Умирающего, скорее всего. Все, кто умер, рассыпались на миллиарды частиц и стали одним целым с окружающим миром. Те, кто выжили, сейчас прячутся в своих утлых домишках, вероятнее всего вспоминая ужас смертей, а затем битвы, свидетелями которым они невольно стали. Нет ничего хуже атак пустых на густо населенные кварталы, когда применяемое синигами кидо и их дзампакто наносят не меньше урона, чем сами пустые. Факт, который неприятно признавать.
Кутики скользил взглядом вдоль частично уничтоженной улицы и вслушивался, ища пустых, что вполне могли спрятаться среди хаотично настроенных домов. Но вместо рэяцу пустого он краем глаза уловил движение на перпендикулярной улочке.
Кутики Хисана:
Тени и кровь. Кровь и тени. Они расчерчивали снег причудливыми узорами, словно шаловливое дитя взялось за кисточку и тушь, решив добавить зимнему миру красок. Хисана не любила вида крови, ведь она была тем, что дает жизнь, а значит не должна вот так вот легко теряться кем бы то ни было. Ведь каждая потерянная капля может приблизить смерть. А ей хотелось жить, настолько хотелось, что она совершила страшный грех, за который корила себя, стараясь помогать хотя бы тем, кто оказался рядом с нею. И хотелось жить Нэйне, придавленной тяжелыми досками – шинигами достойно сражались, но лачуги здесь были слишком хрупкими, а битва слишком жаркой. Люди, конечно же, выживут, растащат обрушенные доски, построят себе новые хибары, продуваемые зимними ветрами насквозь, но… утраченных жизней это не вернет, пусть и отправятся они на перерождение.
Впрочем, сейчас у неё была иная забота. Нэйна. Девушка, с которой она жила в той обрушившейся лачуге, на которую налетел один из Пустых. Хисана в который раз успела спастись, ободрав ладони и колени об твердый снежный наст, а вот соседке повезло не так сильно. Обрушившийся дом придавил её, где-то внутри сильно зажав ногу, и сколько девушка не растаскивала доски – оттащить тяжелые балки, на которых и держалось всё здание у неё не достало сил. Обреченно закусив губу, она кинула взгляд на бессознательную подругу и оставила попытки сдвинуть неподъемную, неуступчивую деревяшку. Ладони и колени саднило, на бледных щеках от усилий проступил лихорадочный, яркий румянец. На мелочи, вроде порвавшегося рукава старого, штопанного-перештопанного кимоно или надорвавшегося ремешка гэта она уже не обращала внимания, лишь молясь, чтоб Нэйна не умерла.
Нужно было найти помощи или хотя бы кого-нибудь из шинигами – соседи в час опасности забились в свои лачуги ничуть не хуже мышей, боясь и краешек носа высунуть наружу, лишь бы их не задело. Где-то за поворотом, на соседней улочке, такой же кривой и запущенной, захрустел снег. Кто-то шел сюда, уверенные и спокойные шаги выдавали в приближающемся человека, но вряд ли это был кто-то из одумавшихся и переставших трепетать от страха соседей. Скорее всего – шинигами, ищущий Пустых. Хисана решительно направилась на звук. Если она ничего не предпримет, Нэйна не сможет выйти на работу в местной забегаловке, в которой ошивался всяческий сброд. Они обещали друг другу, что смогут немного накопить и перебраться куда-нибудь, где будет получше. Но того, что зарабатывали едва-едва хватало, чтоб не умереть от голода…
Упрямо куснув губу, девушка свернула за угол и едва не налетела на шинигами. Высокий мужчина с взглядом, что был ничуть не теплее лежащего вокруг снега. Хисана испуганно замерла, не решаясь попросить помощи у аристократа – это явственно было видно в чертах холеного лица, заметно по ткани кимоно и хаори с отметками шестого отряда, по уверенным, экономным движениям опытного бойца. Но… Нэйна…
И девушка, опустив взгляд, тихо произнесла:
- Простите, почтенный господин, вы позволите мне попросить помощи у вас?.. – румянец вспыхнул ещё ярче, оттеняя бледную кожу, она несколько нервно попыталась одернуть кимоно, чтоб не слишком выделяться на фоне блистательного господина собственной нищетой. И она ждала отказа, была почти готова была услышать резкость, одергивающую дерзкую простолюдинку. Но тогда придется искать ещё кого-то...
Кутики Бьякуя:
Он не успел рассмотреть, кто там копошится — в глубине узкой нищей улочки, — но и так было ясно, что кто-то из выжившего мирного населения. Быть может, ищут живших, а может, мародерствуют. Внимание его отвлекла девушка, что возникла из-за угла дома и чуть не налетела на него. Нищая, худая, бледная, обычная душа со слабой рэяцу, каких здесь, в Руконгае, пруд пруди. Он, запоминающий людей не по лицам, а по духовной энергии, таких, как она, обычно даже не замечает. Пыль на дороге.
Но здесь и сейчас у него были обязанности. Конкретно сейчас он действовал как капитан Шестого отряда и был обязан помочь. Пусть даже это было не выявление и уничтожение скрывшегося и выжившего пустого, а помощь простолюдинке. Он прислушался к рэяцу вокруг — нет, никого из синигами поблизости не было. Надменный серый взгляд быстро изучил девушку, пробежав по хрупкой фигуре, узким плечам, и остановился на бледном опущенном лице.
- Слушаю... — с языка чуть не сорвалось «кисама», то самое уничижительное «ты», которым аристократы вроде него, породистые, знающие себе цену, главы древнейших родов, обращаются к таким, как она: плебеям из бедных районов, оборванцам, которые порой бывают настолько дики, что их даже за людей считать невозможно. Но фраза оборвалась, а через мгновение он, повинуясь порыву — одному из тех, что управляли им в далёкой юности, — добавил мягкое «кими»: — тебя.
Что ей могло быть нужно? Деньги? Но душам, не обладающим сильной рэяцу, еда не нужна. Только вода. Которая — да, он вспомнил, — здесь, в Инудзуру и подобных ему районах, стоила дорого. Без воды простые души умирают. А эта хочет жить. Он потянулся рукой к кошельку, привешенному к оби его униформы.
Кутики Хисана:
Голос, такой же как она и предполагала, холодный, высокомерный, уверенный в своем праве. Хисана качнула головой неодобрительно, а после спохватилась. Не ей указывать аристократу как вести себя с обычной душою, не имеющей ни силы, ни вереницы блистательных предков, и тихо произнесла, не отрывая глаз от земли – не хватало ещё на пощечину нарваться:
- Мою подругу… завалило в обрушенном доме, уважаемый господин, - отчего-то ощущение ирреальности происходящего зашкаливало, будто не она сейчас, преодолев обычную робость, обращается к шинигами за помощью. – Я не в силах сдвинуть их, а господин Тайто вышвырнет нас прочь, если не придем завтра на работу. Пожалуйста, помогите, уважаемый госпо… - и она осеклась, отводя глаза в сторону, на миг представив, как этот холеный мужчина ворочает тяжеленные балки. Зрелище вышло крайне странное, почти безумное. Тем более – где он, а где она и Нэйна, их разделяла пропасть в тысячу ри, самое меньшее. Краем глаза она заметила, как шинигами потянулся за кошельком и побледнела. Он подумал, что ей требуются деньги? Что она попрошайничать пришла? Да, просить, но не о деньгах, о жизни. И даже не о своей, о своей она не посмела бы заикнуться после того, как оставила сестру на верную гибель. Стиснув кулаки, Хисана выпрямилась, вскинув голову и упрямо сжав губы.
- Прошу прощения господин, что посмела просить вас. Я поищу кого-нибудь ещё, - и, развернувшись, не дожидаясь ответа, до которого он наверняка не снизошел бы, побрела дальше, поникнув, надеясь, что всё-таки найдет помощь. Да, оскорбленный простолюдин даже не выглядит – звучит нелепо, простолюдинам не должно оскорбляться на действия знати, чудо, что её вообще заметили. Но девушке казалось, будто её водой облили холодной и босиком выставили на лютый мороз, столько ледяного, пусть и сдерживаемого презрения ощущалось в высокой фигуре. К сожалению, а может и к счастью, улица пустовала, лишь слышались какие-то шорохи в дальнем её конце, куда и направила стопы Хисана, надеясь, что достучаться до кого-нибудь из соседей, ведь все они здесь в одном положении, все выживают, как могут. Но ведь пока есть руки – найдется и работа для них, найдется, как добыть чашу риса. Даже и в худшие дни она не попрошайничала, находя себе пусть и не самую чистую, но работу… а о ней подумали, как о попрошайке… и это отчего-то задело её за живое. Она и сама не понимала, почему вроде бы такое естественное действие вызвало у неё столь резкую реакцию, но возвращаться?.. Тоже нельзя, шинигами и слушать её не станет, и будет в своем праве. Ещё бы, ведь она не только посмела обратиться к нему, но и дерзила… безвыходная ситуация, куда ни глянь…
Кутики Бьякуя:
Его удивило ее поведение. Вроде бы он был вежлив, обращаясь к ней, употребил местоимение, с которым обращаются к более-менее равным, нарушая нормы этикета, повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, источником которому было странное, непривычное тепло в самой глубине грудной клетки, что появилось в присутствии этой девушки.
Тихий голос, которому едва хватало сил, чтобы преодолевать робость хозяйки. Тихий и мелодичный, вопреки этому месту, вопреки крови на снегу и гнетущей тишине, которая приходит на смену множественным смертям. Он невольно сравнил ее голос с легким летним ветром, полным шелеста теплых трав. И понял, ему нравится этот голос. И эта макушка с рассыпающимися в разные стороны звездочкой темными — черными — волосами, которую он имел возможность наблюдать, из-за того, что девушка опустила голову. А еще ему понравилась прядь волос, что спадала ей на лоб, и аккуратный носик, только кончик которого он сейчас мог рассмотреть. Какого цвета у нее глаза, мелькнула мысль — и исчезла, потому что незнакомка развернулась и пошла прочь, сжимая кулачки.
- Постой, — в несколько быстрых шагов он догнал ее, и пальцы его сомкнулись на худом, остром локотке. Сомкнулись очень мягко, аккуратно, даже нежно в какой-то мере — чтобы не обидеть, не оскорбить, не причинить боль. Сомкнулись и тут же отпустили, когда Бьякуя понял, что в желании не дать этой девушке уйти позволил себе лишнего. — Прошу прощения, — убрал он руку. — Где твоя подруга?
Надменность ушла из взгляда. Пусть он смотрелся на грязных и убогих улочках Инудзуру все так же чуждо и неуместно, словно отполированный клинок с дорогой оплеткой и изящной цубой среди ржавеющего металлолома, но он откинул холод и презрение, которые появлялись в нем при общении с нижестоящими. Они были естественным для таких как он, давались им по праву рождения. Но здесь и сейчас казались смешными и неуместными. Он готов был последовать за ней и помогать ей, вытаскивая подругу из-под завала, даже если это значило, что ему придется ворочать бревна. Он просто хотел ей помочь. Помочь ей. Ей.
Кутики Хисана:
Сначала ей показалось, будто она ослышалась. Но все же – нет, незнакомый аристократ догнал её в несколько шагов, коснувшись локтя.
- Не нужно, уважаемый господин, - сказала, когда теплые, вопреки поведению и общему впечатлению, пальцы сомкнулись на её локте. Сомкнулись и отпустили. – Запачкаетесь, - и подняла голову, осмелившись взглянуть на странного аристократа прямо. Глаза в глаза. А вот вопреки всё тому же первому впечатлению, глаза у него оказались хорошие. Серые, с какой-то искринкой, как драгоценное отполированное серебро, но не холодные, совсем наоборот. Теплые и самую капельку растерянные, будто он не привык общаться с простолюдинами чтоб вот так вот, запросто, да ещё и извиняться. Перед кем? Перед нею?.. Вот уж действительно – чудо…
- Вам не нужно просить прощения, уважаемый господин. Я этого недостойна, - она снова опустила взгляд. – Здесь недалеко.
Развернувшись, она повела мужчину по улице, украдкой бросая взгляды на лицо. Если не смотреть в глаза, он действительно выглядел тем, кем был. Аристократом. Человеком иного круга и мира, которому не приходилось голодать или мерзнуть, не приходилось гнуть спину и унижаться. Счастливый… Тихо-тихо вздохнув, Хисана свернула за угол. Движения её оставались привычно-плавными, быстрыми и текучими, будто девушка не шла, а перетекала с места на место, подобно воде.
Почти половина улицы была разрушена, на снегу белое мешалось с алым, превращаясь в розовый. И буквально в пятнадцати шагах виднелся разрушенный дом, но… Нэйны там не было. Просевшая балка и те доски, которые она не смогла оттащить, были, а подруги не было. Хисана знала, что это значит и опустила голову ещё ниже, сжав ладони. Она не успела… если бы не её гордость, если бы не потраченное зря драгоценное время, если бы только она была сильнее и всё-таки смогла поднять ту балку…
По щекам покатились слезы, но голос девушки был ровным, каким-то враз помертвевшим.
- Простите, почтенный господин. Ваша помощь не требуется… я опоздала…
Временами, у неё складывалось впечатление, что весь мир ополчился на неё. А страдали из-за этого близкие и дорогие люди. Рукия. Теперь вот Нэйна. Она сглотнула полный горечи комок и утерла текущие по щекам слезы, не всхлипывая, не шмыгая носом. Куда ей теперь было идти? Дом разрушен, подруга погибла под завалами, а она оказалась на улице. Зимой. Одна. Даже без той мелочи, которую хранила под обтрепанной циновкой, на которой спала. Ведь чтоб добраться до неё следовало разобрать эти завалы до основания… а делать подобное у неё не было ни сил, ни желания. Подобное ей казалось осквернением памяти подруги. А брать на душу ещё один грех ей не хотелось.
Она повернула голову, снова взглянув на отчего-то продолжающего стоять в шаге от неё шинигами. Он выглядел озадаченным, пытающимся понять, морща высокий, красивый лоб. Ей не хотелось, чтоб он уходил, такой живой, с теплыми руками и хорошими глазами, но просить чего-то ещё Хисана посчитала не вправе.
- Спасибо, что попытались помочь, уважаемый господин, - поблагодарила, медленно опускаясь на колени в земном поклоне, не зная как ещё выразить благодарность за то, что он хотя бы попытался... – Простите, что потревожила вас…
Кутики Бьякуя:
Фиолетовые! У нее были фиолетовые глаза с легким оттенком синевы. Как вечереющее небо. Как васильки. Но это было все, что он успел рассмотреть за то короткое мгновение, пока девушка смотрела на него. А еще он успел рассмотреть взгляд, ощутить его. Робкий, мягкий — взгляд слабой и хрупкой девушки — слабой телом, но не душой. За робостью и мягкость стояла сила, что позволила ей выживать все это время здесь, в Руконгае, на его нищей и агрессивной периферии, где выбор финала невелик: либо в пасти у пустого, либо от рук таких же, как ты сам, нищих и обозленных. Здесь от силы четверть умирает своей смертью. Этот васильковый взгляд, казалось, заглянул ему в душу.
Он следовал за ней, не отрывая взгляда от худенькой спины. Она не шла — текла, и он не мог заставить себя отвернуться. Корил себя за это, понимал, что неприличен, что девушка эта — всего лишь одна из сотен тысяч нищих и достойна лишь мимолетного взгляда, но никак не его пристального внимания. И не мог не отдавать ей это внимание. Мелкие шажки, гэта на маленьких узких ступнях, аккуратные тонкие щиколотки... Бьякуя, прекрати, ты переходишь все рамки приличия, одергивал он себя, но не мог не смотреть то на старенькое кимоно на хрупком стане, то на бледные, словно фарфоровые кисти, в ссадинах и синяках. И он не замечал уже ни разрушенных домов, ни впитавшейся в снег крови, ни эха смерти, что все еще витало над этими улицами.
Она остановилась. Замерла, словно испугавшись. Подойдя ближе, он понял, в чем дело. Ее подруги больше не было. Она умерла, а умерев, рассыпалась на миллиарды духовных частиц, чтобы стать единым целым с миром Общества душ, а позже — завтра или через сто лет — пойти на перерождение. Он не умел утешать, оттого просто стоял молча рядом, уважая текущие по щекам молчаливые слезы. Размышляя о том, что усилия живых тщетны перед смертью. Он знал ее, очень хорошо знал смерть. Не только доблестную смерть в бою, которой умирает часть синигами, не только бессмысленную смерть в бою, которой умирает другая их часть. Но тихую смерть, приходящую к родным и близким людям — прямо в дом, в постель. Так умерла его мать.
- Не за... — он не договорил, увидев, что девушка опускается в сайкэйрэй. — Не надо! — его руки подхватили ее, не давая ладошкам и коленкам коснуться снега. — Не надо, пожалуйста, — мягко попросил он, пытаясь заглянуть в ее васильковые глаза. Он присел перед ней и теперь смотрел на девушку снизу вверх. — Меня звать Бьякуя. Пишется как «белый» и «ночь», — представился он и традиционно пояснил начертание кандзи в своем имени. И тут же укорил себя за глупость — она ведь вряд ли знает кандзи. Хорошо если кану знает. — Как тебя звать?
Кутики Хисана:
Сердце екнуло и пропустило удар, когда аристократ перехватил её на середине поклона, не давая коснуться снега. Не надо? Но почему? Это ведь естественно… естественно выразить почтение человеку, который не смотря на дерзость нижестоящей, потратил своё время и толику сил, дабы помочь. Самое меньшее на что она способна – поклониться так, как полагается, выказать должное. Она застыла, полуприсев, неожиданно для себя рассматривая опустившегося перед нею мужчину, глядящего не сверху вниз, как было бы правильно, а снизу вверх, пытающегося рассмотреть что-то в её собственных глазах. От его рук по озябшему телу растекалось тепло, отогревая, словно позволяя оттаять. Жаль только, эта доброта недолговечна, мимолетна, словно снежинка на горячей руке. Но она запомнит…
- Бьякуя-сама… - тихо повторила, словно пробуя его имя на слух, примеряя это имя к нему и мысленно соглашаясь, что они подходят друг другу. – Вы оказываете мне слишком большую честь… - имя отражало его суть, полно и всеобъемлюще. Светлая, почти белая кожа, тонкие черты благородного лица, глаза – серебряные звезды, теплые и такие далекие, черные, словно ночное небо волосы, перехваченные жесткими белыми пластинками – видимо, клановый символ. Она не могла отвести глаз, любуясь им, как любуются чем-то совершенным, восхищающим до глубины души, пусть и понимала, что происходящее давно вышло за рамки даже приличий, не говоря уж об аристократическом достоинстве.
- Я… плохо знаю кандзи, Бьякуя-сама, простите, - кончики губ дрогнули, словно она попыталась улыбнуться, но опомнилась и сдержала непрошенную усмешку, боясь оскорбить. – Моё имя Хисана… к сожалению, я не могу сказать вам, как оно пишется… - смущенно отвела глаза. – Простите…
Держаться вот так, полуприсев, становилось все труднее, но она не смела шевельнуться, боясь разрушить очарование момента. Мгновения, словно песчинки, осыпались с тихим шорохом, отмеряя время. Сгущались сумерки. Небо постепенно темнело, а порывистый ледяной ветер, нежданно-негаданно налетевший откуда-то, пригнал тучи. Хисана вздрогнула, ощутив вымораживающее дыхание, скользнувшее вдоль позвоночника, и всё-таки выпрямилась.
- Скоро пойдет снег, Бьякуя-сама. Вы замерзнете, - осторожно и с сожалением шагнула назад. – Вы и так потратили слишком много времени на недостойную. Спасибо вам, - снова опустила голову, перебирая в памяти мгновения, проведенные рядом с ним. Ветер с тихим шорохом гнал ледяную и снежную крошку – белую и розовую, словно лепестки сакуры, пробираясь под изношенную одежду, отнимая тепло, подаренное ей. Вероятнее всего, она замерзнет сегодня ночью, если только кто-то из соседей не проявит милосердие и не пустит её под крышу, в чем Хисана сомневалась. Не будет ни маленькой жаровни, у которой они грелись вместе с Нэйной, не будет такого же худого тела подруги, прижимающегося к ней, в попытках согреться или хотя бы не растратить тепло…
Вполне вероятно, что для неё уже нету этого завтра.
Зато пока есть сегодня. И сероглазый аристократ, почему-то обращающийся с нею, как с равной. Она запомнит, даже если эта ночь последняя. Имя и узкие ладони с длинными, красивыми пальцами, и осторожные прикосновения, и это выражение в серебристых глазах…
Кутики Бьякуя:
Застыв, так и не опустившись в поклон, но и не выпрямившись обратно, она смотрела на него. Не отводила взгляда, не смотрела на носки своих гэта, а на него. Она рассматривала его, изучала — как и он ее. Он понимал, что ей должно быть неудобно в такой позе – наверняка начинает ныть спина и дрожат от напряжения коленки. Но он боялся шевельнуться, чтобы не разрушить хрупкий визуальный контакт. Если он сделает движение или скажет слово, она снова опустит взгляд, вспоминая нормы приличия. Сейчас он готов был проклинать тех, кто эти нормы изобрел, а деление на таких, как он, и таких, как она, казалось нелепым, глупым, ненужным. Издевкой.
Хисана. Он мысленно повторил имя. Он был не из тех, кто много не говорит, предпочитая большую часть оставлять лично для себя. Вот и сейчас он запомнил это имя, как что-то очень ценное, очень важное, что ни в коем случае нельзя забыть. Надо будет дома поднять словари и посмотреть, какие кандзи могут в него входить, подумалось ему, но он тут же забыл эту мысль, заметив, как зябко вздрогнула она на холодном ветру. А затем отступила на шаг, отдаляясь.
Не надо, пожалуйста, не делай пропасть между тобою и мной непреодолимой.
Надо было что-то делать. Что-то, чтобы удержать. Но он не знал, что. Рамки, в которых он рос, жесткие границы, за которые аристократ не имеет права заступать, не давали свободно думать, то и дело возвращая его к мысли, что его желание — против правил. Его желание — не имеет права на существование. Он не должен так относиться к той, кто ему не ровня. Настолько не ровня, что даже недостойна быть прислугой в его доме. Он вздрогнул. Он нашел выход. Он знает, как удержать ее — хотя бы сейчас.
Он поднялся на ноги, отчего подмерзший с заходом солнца снег, хрустнул под подошвами варадзи. Еще несколько секунд он молча смотрел на нее, понимая, что если замерз даже он, то каково должно быть ей — тростинке на зимнем ветру.
- Хисана, позволь помочь тебе.
Шаг, чтобы снова быть ближе. Он снял хаори и накинул ей на плечи. Оно без рукавов, но оно зимнее. Снял с шеи шарф — тот самый, фамильную реликвию, но ведь она об этом не знает — и обмотал вокруг ее шеи, закрывая от ветра. Так ей будет хоть немного теплее, пока она будет принимать решение. Пожалуйста, согласись.
- Ты осталась без дома, тебе, вероятно, некуда идти. Примешь ли ты мое предложение пойти со мной... — он запнулся, понимая, что слова его звучат слишком двояко и подозрительно. Особенно учитывая их разницу в статусах. И это может ее испугать. Быть может, если сказать, что ему нужна прислуга, ей легче будет принять помощь. — У меня в доме свободно место прислуги. У тебя будет крыша над головой, еда и заработок. Я... приличный человек и я обещаю, что не обижу и не оскорблю тебя ни словом ни делом. Позволь тебе помочь, — снова повторил он.
Он внимательно смотрел ей в глаза, мягко, ненастойчиво, тихо и спокойно — нет, он не мог заставить ее. Только надеяться на добровольное согласие.
Кутики Хисана:
Бьякуя-сама выглядел так, будто решал сложнейший вопрос, от которого зависело самое меньшее – дальнейшее существование целого мира, а то и целой вселенной. Серебристые глаза потемнели, приобретая оттенок доброй стали, а дальше – новое чудо. Он скинул хаори, теплое, нагретое его телом, накидывая ей на плечи.
- Бьякуя-сама, не нужно, я только запачкаю… - залепетала, замерев и глядя на него широко распахнутыми глазами. Вслед за хаори последовал и плотный серебристый шарф. Только по тусклым переливам ткани было видно, что стоит он баснословных денег, таких, каких она себе даже не представляет, не то, чтоб подержать в руках. Всё происходящее казалось ей каким-то странным сном, в котором нету деления на ранги, в котором вышестоящий вот так вот запросто обращается к такой, как она, недостойной даже взгляда поднять выше носков собственных гэта в его сторону. Хаори было слишком большим, и она неловко подобрала полы, удерживая шелковистую, мягкую ткань на весу, чтоб она не касалась заляпанного кровью снега. Должно быть со стороны всё это выглядело странно и достаточно забавно, но отчего-то ей было ужасно неловко. Ей хотят помочь?.. Но почему?..
Хисана снова замерла. Несвойственный аристократии поступок. Им обычно достаточно лишь приказать и любой обязан будет последовать за новым господином, куда бы тот ни направил своего слугу. Но Бьякуя-сама не приказывал. Он просил. Подобная просьба выглядела в его устах странно, как-то неловко, будто ему редко доводилось просить о чем-то того, кто был ниже его по званию и рангу. А она настолько ниже, что проще представить, как он уделяет внимание своим варадзи, смахивая с них пыль, чем ей. И всё же…
Прислугой? Он предлагает ей место в своем доме?
Вопросы роились в сознании, сводясь к банальному и простому – «Зачем?». Неужели у такого благородного господина недостаточно слуг, готовых услужить ему по первому зову? С трепетом улавливающих самомалейший вздох или даже тень вздоха, чтоб подать чаю ли или обмахнуть веером? Зачем ему нищая девушка, не знающая даже кандзи? В то, что это какое-то изысканное аристократическое издевательство Хисане верить не хотелось. У него был слишком прямой и честный взгляд, чтоб поступать низко.
А ещё она видела, что ему хочется, чтоб она ответила согласием. Пошла с ним. Очень хочется, настолько, что он борется с самим собой, только бы не заставить её принять решение силой. Наверняка, именно это подкупило сильнее всего. Перехватив ткань хаори одной рукой, девушка шагнула вперед, почти не задумываясь о том, что это очередное нарушение протокола, касаясь рукава его кимоно, самого краешка. К ладони, как намеревалась ранее, она прикоснуться всё же не осмелилась, боясь, что подобное он сочтет оскорбительным, либо увидит кто-то кроме нищих бродяг, отсиживающихся в своих лачугах.
- Я пойду с вами, Бьякуя-сама, и буду рада служить в любом качестве, в котором Бьякуя-сама пожелает меня видеть, - тихо произнесла, на миг сжав черную ткань в пальцах и отпуская. – Прошу только… заберите шарф… эта вещь слишком ценна, чтоб я оскверняла её своим касанием, - она чувствовала себя невероятно неловко, стараясь не двигать головой, чтоб на безупречной ткани не осталось и пятнышка. Она хотела отдать ещё и хаори, но… не посмела заикнуться об этом, дабы не поставить мужчину в ещё более неловкое положение, чем сейчас. Да и… следовало уйти с этой улицы, продуваемой холодным ветром, дабы Бьякуя-сама не простудился.
Кутики Бьякуя:
Ему было сложно понять подобное. Если кто-то что-то запачкает, прислуга отстирает. Тем более, это рабочее хаори.
- Тс-с, — он чуть склонился к ней, поднося прямой указательный палец к аккуратным губкам. Но не прижимая его, а только лишь намечая желаемый жест. Не надо протестов, ведь обоим понятно, что так правильней. Если бы приличия позволяли, он бы прижал ее к себе — спиной к животу — и грел бы своим теплом. Но он не имел права так поступать, тем более в свете... своих эмоций по поводу этой девушки. Он еще не разобрался в них — было некогда, — но отрицать само их существование было бы глупо. Когда он останется один, у него будет время на анализ себя, а пока...
А пока у нее в глазах вопрос «Почему?» — закономерный и правильный, и если она его задаст, он определенно не найдется с ответом. А на скорую руку придумывать объяснение... Лгать ей, даже ради ее же блага, не хотелось. Начинать отношения со лжи не самый правильный вариант.
Она согласилась. Еще с секунду он внимательно и напряженно смотрел в васильковые глаза, ища подтверждения, что ему не послышалось, что она не шутит или не говорит это ради того, чтобы он от ее отстал, планируя потом незаметно улизнуть. А потом, найдя во взгляде то же согласие, что он только что услышал, едва заметно слышно. Улыбка едва заметно коснулась его губ, приподнимая их уголки.
Шарф. Он и не подумал бы забирать его, не чувствуй она себя так неловко из-за этой полоски шелка. Ему хотелось защитить ее, закрыть от снега и ветра. Защитить. У этого «защитить» было новое, совсем иное качество — не продиктованное долгом, вложенным его положением, а идущее откуда-то изнутри грудной клетки, где собрался теплый и уютный комок. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного. Новое это чувство несколько выбивало из колеи — но только самую малость, заставляя изредка на секунду или две уходить в себя. А она — она говорила чушь. Но чтобы избавить ее от неловкости, он снял шарф с узких плеч и привычно-небрежным движением обмотал вокруг своей шеи. Было неприятно видеть и понимать, как холодный ветер тут же принялся обдувать ее тонкую бледную шею, норовя залезть в крошечный вырез плохонького кимоно.
Ему хотелось взять ее ладони в свои и согреть эти тонкие полупрозрачные пальчики, которых не жалели ни мороз, ни ветер, ни жизнь. Но он не смел. Они слишком мало знают друг друга для такой вольности, он и так слишком многого от нее уже потребовал. Оттого он только едва ощутимо коснулся кончиками пальцев тыльной стороны ее ладони, когда она убирала руку, мимолетно сжав пальцы на черном рукаве косодэ. Рука ее была холодной. Развернувшись, он направился прочь из этого закоулка, сначала медленно, постепенно все увеличивая темп, но ровно настолько, чтобы она могла идти рядом с ним, не прилагая особых усилий. Прогулочный шаг, когда мороз щипает за нос и щеки, а ветер раздувает полы ее кимоно, был сейчас неразумным решением.
- До Сэйрэйтэя пешком несколько дней пути, — сказал он, когда они вышли из закоулков на более-менее широкую и прямую улицу. — Разрешишь ли ты взять тебя на руки, чтобы добраться до Южных ворот за несколько часов?
Руконгай был слишком большим. И даже каждая из четырех его частей, поделенная в свою очередь на восемьдесят районов, была огромна. Но у синигами было сюмпо. Однако даже с его помощью, чтобы покрыть такие расстояния, требовались часы.
Кутики Хисана:
Она была бесконечно благодарна за то, что Бьякуя-сама всё-таки забрал шарф, даже не смотря на то, что порыв холодного ветра тут же забрался за шиворот, выдувая тепло. Хисана, опустив взгляд и придерживая хаори, шла вслед за ним, стараясь не слишком сильно отстать и не потеряться в переплетении узких переулков, проложенных кое-как. Глядя на их расположение, можно было подумать, что кто-то напоил мышь саке и, обмакнув в чернила, пустил по плану будущей застройки. Но в Руконгае никакого плана застройки и быть не могло. Дома лепились друг к другу кое-как, лишь бы было где примостить новый, а расположение – безразлично, всё равно приходилось всё перестраивать заново после нападений пустых.
Он шел быстро, наверняка, без хаори ветер донимал и его, и Хисана непроизвольно ускоряла шаг, силясь не запнуться и не упасть, чтоб не пришлось краснеть за испачканную одежду. Решив, что как только они доберутся до его дома, она обязательно выстирает хаори и вернет в положенном виде, девушка чуть успокоилась, размышляя – что же дальше? Капризная Судьба в который раз показала свой норов, столкнув её с Бьякуя-самой, словно фишки сёги на доске для игры. Фишки противников, настолько сильны были различия меж ними.
От хаори едва уловимо пахло чем-то неопределенно-приятным, навевая мысли о теплом доме, очаге и, как ни странно, чистой рисовой бумаге и новых чернилах. Она разглядывала ладонь мужчины, пытаясь разгадать, как он любит проводить свой досуг. Мозоли – это от меча, значит, занимается господин долго и упорно, проявляя должное усердие. Небольшая вмятинка, оставленная кистью на указательном пальце выдавала то, что Бьякуя-сама не брезгует и каллиграфией, а может и рисует время от времени, либо пишет – много и охотно, иначе следа бы не осталось. Ладонь была чиста и ухожена, как и полагается аристократу. Вздохнув, она кинула мимолетный взгляд на собственные руки. Худые и бледные, как птичьи лапки, покрытые ссадинами и особо отчетливо виднеющимися темными пятнами синяков, её руки по красоте не могли даже на сотую долю приблизится к рукам Бьякуи-сама.
За любованием она так и не заметила, как они вышли на центральную улицу и, когда он остановился, от неожиданности оступилась и услышала самый страшный звук, который только мог сейчас прозвучать. Звук рвущегося ремешка гэта. Хисана виновато взглянула на аристократа, прикусив губу.
- Прошу прошения, Бьякуя-сама, я вас задерживаю… - она грустно качнула головой, не зная, чем сможет отплатить за доброту и сердечность, проявленную в отношении к ней. – Конечно, вы можете. Мне жаль, что вам придется взять меня на руки, чтоб не задерживаться здесь… - она поджимала ногу, стараясь не дать испорченной гэта свалиться, но если бы тоже могла пользоваться быстрым шагом, как синигами, то пошла бы за Бьякуя-самой и босиком, невзирая на то, что в округе лежал снег.
Но выбирая между нарушением этикета и тем, что он может замерзнуть, наверняка уже замерз без теплого хаори, она выбрала первое. Пусть уж лучше нарушение этикета. Тем более, сейчас уже почти ночь и Хисана надеялась, что никто не обратит внимания, кого именно несет на руках Бьякуя-сама и ему не придется стыдиться своего поступка. Она прекрасно понимала насколько ей повезло… незаслуженно повезло. Но теперь, работая у Бьякуи-самы она, наверняка, сможет отыскать сестру, помочь ей. Она надеялась, что господин позволит ей иногда отлучаться в Руконгай, чтоб продолжить поиски. Особенно, если она объяснит свой поступок, повинившись перед ним. Ведь совершенное уже не вернуть, как бы ей ни хотелось, чтоб того позорного мига собственной слабости не было…
Кутики Бьякуя:
Пока они шли долгими, темными и извивающимися переулками, он оглядывался, чтобы не потерять ее. Если она отставала, он останавливался и ждал, пока она, делая маленькие шажки, его догонит. Он прекрасно знал, что такое гэта. Категорически их не любил именно из-за неудобства. Воин должен быть уверен в каждом своем шаге и знать, что не подвернет ногу и не упадет, даже не глядя под ноги. Гэта такой уверенности не давали. Поэтому он терпеливо ждал, а затем снова возобновлял их путь, двигаясь на север. Он надеялся, его чувство направления не подведет их и они не заплутают в этом хаосе сараев и развалюх.
А мне не жаль, хотел ответить он на ее сожаления, но промолчал. Смущать ее — последнее, что ему хотелось делать. Пугать ее своим отношением — тем более. Прежде чем поднять ее на руки, он присел и, потянув за длинный подол хаори, постелил тот на снег. Затем попросил скинуть с ног гэта и наступить босыми ступнями на край хаори — ведь не на снег же ей наступать. Он поднял сандалии и подал ей, а следом, мягко и аккуратно, завернув в хаори, как в покрывало, взял ее на руки, одной рукой обнимая за худенькую спину, другой поддерживая под коленки.
- Тебе удобно? — спросил он, укладывая ее поудобней. А затем прыжком оказался в воздухе, высоко над тем местом, где они только что стояли, и замер на несколько секунд, давая ей привыкнуть и оглядеться. Ветер здесь был куда сильнее, чем у земли, оттого он невольно сильнее прижал ее к себе, чтобы хотя бы с одной стороны не дать пронизывающим ледяным потокам подобраться к ней. Ее спину и ноги защищало хаори, в которое он чуть ранее попытался ее завернуть. Им предстоял долгий путь по холоду и ветру. И он мигнул.
Дорога до Южных ворот превратилась в темный коридор, пол которого был размазанными в пространстве районами Южного Руконгая, а крыша — прозрачным черным небом, чьи звезды холодно смотрели на землю с недосягаемой высоты. Шум ветра и потоки воздуха, бьющие в лицо, не давали разговаривать, оттого весь путь они проделали в молчании. Часа через четыре вдалеке и внизу показалась высокая массивная стена, что огромным кольцом опоясывала центр Общества душ — Сэйрэйтэй. Стена эта стремительно приближалась с каждым «шагом» и когда она была совсем близко — под самыми их ногами, — он остановился, давая ей рассмотреть место, в которое он ее принес. Аккуратными ровными рядами стоят здания казарм, там и тут над Сэйрэйтэем возвышаются крыши башен. А далеко впереди, наверное, почти в центре Двора Чистых Душ, всей своей массой нависая над постройками, виднеется холм Сокёку.
Он спустился к Сюваймон и попросил ее обуться.
- Мы должны пройти через ворота — такова процедура.
Кутики Хисана:
Она не прекословила, словно боясь той вспышки, случившейся несколько часов назад, молча подчиняясь его указаниям.
- Удобно, Бьякуя-сама, спасибо, - тихо ответила, нерешительно посмотрев в серые глаза, а потом окинув взглядом и окрестности. От высоты и холода захватывало дух, у неё ещё никогда не было возможности почувствовать себя птицей, взглянуть на переплетение улочек, улиц и переулков сверху, свободной. На миг она даже забыла, кем является, лица коснулось мечтательно-вдохновенное выражение, словно осветив его изнутри. И неважны стали ни ветер, ни холод, только эта высота и купол неба, раскинувшегося над ними, и крепкие, надежные объятия. А потом он шагнул, срываясь в полет. И Хисана вспомнила кто она и где, и сейчас, прижавшись к его груди, уткнувшись лицом в плечо, старалась не уронить гэта. Ей было отчаянно стыдно за ссадины и пыль на её ногах, за то, что ему пришлось нести её, как дитя, за то, что доставила столько беспокойства и за тяжесть собственного тела. Запах, впитавшийся в хаори, стал отчетливее, к нему прибавилась пряная нотка прогретого в кузне бруска металла. Она дышала им, впитывая в себя память об этой близости, мысленно благодаря небеса за предоставленный ей шанс и давая клятву – во что бы то ни стало отыскать Рукию.
Сколько времени прошло вот так, в свободном полете, она не считала. Ей казалось – целая вечность, разделенная с упрямым аристократом, которому зачем-то понадобилась она, Хисана. Девушка с окраин Руконгая. Но всему есть начало и всему есть конец. И полет тоже завершился. Отняв лицо от его косодоэ, она взглянула туда, где он жил. Где жили синигами и Совет, правящий всем Обществом Душ. То, что она увидела, разительно отличалось от того, к чему привыкла, и девушке стало немного страшно. Ведь придется учиться жить в этом, чужом мире, жить с достоинством и честью, чтоб не опозорить господина.
- Как скажете, Бьякуя-сама, - правила нарушать не стоило. Особенно, после того, как сегодня были не раз перейдены границы приличного, неприличного и уж тем более указа о рангах и отношениях меж рангами. Она послушно обула гэта, как только её ноги коснулись утоптанного до состояния камня снега, и всё-таки вернула хаори, упрямо мотнув головой и сказав, что несколько минут потерпит. Она ведь привыкла терпеть. И холод, и голод, и страх. Терпеть и выживать, не смотря ни на что.
Аккуратно подоткнув порванный гэта так, чтоб он не свалился с ноги, она шла за Бьякуя-самой, опустив голову, не отрывая взгляда от полы его хаори и отмечая, что всё-таки запачкалось. В который раз успокоив себя тем, что обязательно его постирает, она не обратила внимания на проверку. Небрежно брошенное аристократом «со мной» превратило её в невидимку и этому она, пожалуй, была только рада, семеня в нескольких шагах от господина, каждый раз напрягаясь, когда кто-то из проходящих мимо синигами задерживал на ней взгляд дольше нескольких секунд. Какой-то странный, слишком яркий румянец проступил на её щеках, и Хисана радовалась, что волосы и ночь скрывают его от всех. Не хватало только доставить Бьякуя-саме ещё хлопот…
Кутики Бьякуя:
Будучи тем, кем он есть, он привык к послушанию и покорности. В конце концов, он сам был послушным и покорным — ибо такова была его ответственность. И пусть прямые приказы ему мог отдавать только дед либо командующий Ямамото, на главе Дома Кутики лежало ограничений и требований, которыми он в силу характера и воспитания не мог пренебречь, не меньше, чем на любом другом. А быть может, и больше. И да, он привык, что ему безропотно подчиняются. Но здесь и сейчас ему хотелось услышать что-то большее, чем покорное «как скажете, Бьякуя-сама». Заставлять ее вести себя иначе? Глупо, грубо и просто... просто что-то внутри него не позволяло ей приказывать. Впервые в жизни он был беспомощен.
Позади остались ворота, удивленный охранник и его долгий любопытный и изучающий взгляд, направленный в спины капитану Шестого отряда и его спутнице. И раз уж капитан был личностью вполне известной и достаточно знакомой (пусть и не лично), а девушка — чужой, новой, неизученной, то основное внимание было отдано ей. Редкие синигами, что в этот поздний (или уже ранний?) час патрулировали улицы Двора Чистых Душ, кидали на вернувшегося капитана и девушку мимолетные и в целом равнодушные взгляды. Кутики Бьякуя был для них сликом далек, чтобы вызывать в них любопытство. Те же, кто проявлял к его персоне личный интерес ввиду своего положения в обществе, сейчас крепко спали на мягких футонах.
Он слышал, как неровно стучат ее гэта по каменным плитам, оттого, что один из них — тот, что с разорванным дзори, — так и норовил слететь с узкой стопы. Поэтому, когда они отошли от ворот на несколько десятков шагов, он снова взял ее на руки и, снова мелькая, принес к своему дому. В этот раз он не остановился у ворот, предпочитая миновать их по воздуху, а донес ее сразу до галереи, что опоясывала весь дом по периметру — внешнему и внутреннему. Он опустил ее на отполированные до блеска доски, в которых отразились ее босые ступни. На перилах лежал недавно выпавший снег, и кругом, насколько хватало глаз, все было белым-бело — огромный сад камней поместья Кутики был покрыт белым ровным покрывалом — и только аккуратные карликовые сосны возвышались над этим торжеством зимы, причудливо изгибаясь в приданных им навеки формах. Они тоже были в снегу.
Он принес ее к основному дому. За те четыре часа, что он держал ее в своих руках, а она, отвернувшись от резких порывов ветра, прятала лицо у него на груди, он понял, он не поселит ее в доме для прислуги. Она достойна жить рядом. Пусть не в левом крыле, где были его комнаты, комнаты Гинрэя-дзи-сама и комнаты его покойных родителей, но в правом — на правах его гостьи.
- Проходи, — раздвинув сёдзи, он отступил на шаг, давая ей войти в теплый, натопленный дом. — Сейчас выберем тебе комнату, а потом я пришлю слуг с едой и одеждой. Они тебе все объяснят.
Кутики Хисана:
Когда её снова подхватили на руки, Хисана только ойкнула – тихо и совсем растерянно – неловко дернувшись, отчего гэта всё-таки слетел, оставаясь где-то на улице, в сумерках. Она поджала пальцы, не давая упасть хотя бы второму, просто не зная, как сказать, что потеряла обувь. Румянец на щеках стал ярче, девушка вцепилась в плотный хаори, не то, чтобы боясь, что её уронят, скорее просто инстинктивно. Ведь когда летишь с такой скоростью, неспособный управлять полетом, это пусть и завораживает, но и одновременно чуточку пугает. Забывшись, она не заметила, как всё-таки обронила и второй гэта, и когда они появились перед поместьем господина Бьякуи, растерянно взглянула вниз. Особняк с высоты впечатлял, занимая площадь, на которой в Руконгае ютились бы несколько сотен, а то и целая тысяча человек. Здесь же виден был прекрасный сад, и сам дом, опоясанный галереей, и дом для прислуги, возле которого даже в столь поздний час кто-то ходил, и господский дом – сердце всего комплекса. Хисана ожидала, что её отнесут именно в дом для прислуги, перепоручив кому-то, кто объяснит ей дальнейшие задачи, но аристократ отчего-то направился к сердце-дому, где жил он сам и, вероятней всего, его родственники, опуская на отполированные до блеска доски настила.
Хисана замерла, не решаясь шагнуть за ним, запачкать то, что с таким трудом и тщанием доводили до совершенства чужие руки. Ей ли не знать – сколько времени нужно провести, склонившись и полируя доски, чтоб они сияли изнутри, чтоб просвечивались тускло поблескивающие золотом жилы дерева, из которого был сделан настил. Пожалуй, этим и отличались благородные особы от простых смертных. Ослеплять неброской, полной внутреннего величия и света роскошью.
Господин раздвинул сёдзи, приглашая её войти в дом, изнутри которого так маняще тянуло теплом, но она не смела сдвинуться с места, глядя на него растеряно и обескураженно.
- Но… Бякуя-сама… - тихо и нерешительно произнесла, снова опустив глаза долу. – Это ведь ваш дом… хозяйский, я не смею… - фраза про слуг и одежду совершенно выбила из колеи и Хисана отрицательно мотнула головой, сомкнув ладони, сцепив пальцы в «замок». – Что скажут ваши родные? Я – никто… не смею, простите, Бьякуя-сама… - костяшки побелели, а она всё силилась понять – зачем? Зачем её привели сюда, пригласили в дом, зачем? И она, все так же не отрывая взгляда от сверкающих чистотой досок, спросила:
- Зачем? – порыв ветра шевельнул темные волосы, на миг открывая щеки, горящие слишком ярким румянцем. – Бьякуя-сама, зачем вам я? – она не знала ответов, не знала, как себя вести дальше. Весь мир, все представление о том, что должно, а что нет, разлетелось ранящими зеркальными осколками от такого простого и естественного «проходи». Простого и естественного, если бы она была одного с ним ранга, если бы не было этой пропасти меж ними, если бы… тысяча тысяч условностей и правил опутывали незримыми нитями, и если ему, как аристократу, было легко бросить вызов тысячелетним устоям, то кто она, чтоб повторить его подвиг? У неё никогда не было ни достаточной смелости, ни гордости или достаточной силы, чтоб как Бьякуя-сама принять это простое «проходи». Безжалостно подавив в себе страх и подкатившие горьким комком к горлу слезы, она сказала:
- Не нужно, Бьякуя-сама. Будут говорить.
Да. Будут говорить, что он запятнал свою честь, впустив в свой дом нищенку, пыль, недостойную даже коснуться краешка его черного косодоэ. Этого она допустить не могла. Только не это… она не может отплатить за его безграничную доброту черной неблагодарностью. И потому будет жестока к себе, как бы ей ни хотелось подчиниться и поверить, что всё будет так, как Бьякуя-сама скажет. Но ведь им известны последствия подобного поступка. И ему, и ей…
Куткии Бьякуя:
Да плевать, что будут говорить! Внутри него поднял голову прежний Бьякуя, резкий и взрывной юнец, что своим характером доводил и весь дом и дома всех тех, кому ему доводилось наносить визиты. Он заводился с пол-оборота, его «должен» и «хочу» всегда шли нога-в-ногу, неизбывно соревнуясь между собой. Сейчас же... Ты спешишь, Бьякуя. Он спешит и пугает ее. Повзрослевший и остепенившийся, глава Дома, он успел в своей жизни научиться ответственности и уважению. Он уважал ее чувства, как ни чьи еще. Быть может, только Гинрэя... Но он здесь не при чем.
Худые бледные пальцы, сжались в «замок» и побледнели от усилия, что невольно выражало ее внутреннее напряжение. Опущенная голова, глаза, неотрывно смотрящие в пол. А ведь она позволила себе смотреть на него там, в Руконгае. Там ей все было привычно, там не было чужих стен, что давят своим богатством, и полов, в которых тускло отражается низкая луна. Он испугал ее. Неслышно, он долго выдохнул, злясь на себя и свое нетерпение. У нее погибла подруга, разрушен дом, он забрал ее из привычного окружения и принес сюда, навязывая ей свои желания, не дав ей свыкнуться и приспособиться. Он слишком хотел дать ей все и сейчас, чтобы она ни в чем не нуждалась, не стояла босыми ногами на холодном дереве, не сжимала руки до белизны худых пальцев, не искала в панике ответа на вопрос, на который не мог ответить он сам.
- Прости. Пойдем, я отведу тебя в дом для прислуги, — не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел. Ему было стыдно перед ней — за глупого себя. — Вот дзори — обувай любые, — сказал он, когда они дошли до бокового крыльца, что вело с настила на одну из мощеных камнем дорожек.
Дзори ровным рядом стояли под крыльцом и служили как раз для того, чтобы любой, кто спускается с крыльца, мог найти для себя пару. А дорожка была расчищена от снега, извивалась и вела к достаточно большому и добротному дому, в котором жила прислуга. Прислуги у Кутики было много, судя по всему. Дом этот отличался от хозяйского: в нем не было сёдзи, зато были небольшие окна, забранные рисовой бумагой, что снаружи закрывались ставнями. Зимой это помогало сохранить тепло. Рисовая бумага на некоторых окнах светилась теплым желтым светом — там не спали.
- Синдзиро, — позвал он, открывая дверь в домик. За нею оказались темные сени, в которой стояло пар тридцать дзори, а то и больше. В сенях было тепло. По крайней мере, теплее, чем на улице. Через минуту или около того дверь, что вела во внутренние комнаты, открылась, на пороге стоял заспанный мужчина возраста старше среднего со свечой в руке.
- Доброй ночи, Бьякуя-сама, чем могу быть Вам полезен? — кланяясь в пояс спросил он.
Он сделал шаг в сторону, открывая взгляду прислуги ее.
- Познакомься. Ее звать Хисана. Накормите, нагрейте воды, дайте одежды и футон. Утром я зайду.
- Слушаюсь, Бьякуя-сама, — еще один поклон в пояс.
- Спокойной ночи, — сказал он, но глаза его смотрели только на нее. Пожалуйста, спи сладко. С этой мысленной просьбой он вышел из дома для прислуги, плотно притворяя за собою дверь.
Кутики Хисана:
- Вам не нужно извиняться, Бьякуя-сама, не передо мной, - она опустила голову ещё ниже, выполняя традиционный кэйрэй и тут же выпрямляясь, уловив в спокойном голосе тень недовольства. Ею? Ситуацией? Чем-то ещё? Хисана не знала, предпочитая промолчать, сделать вид, что ничего не заметила, и тихо следовать за ним, привычно ступая легко и неслышно. Не зная, что делать, как себя вести, дабы не оскорбить или не спровоцировать гневную вспышку, которыми так славились древние кланы, она размышляла. Анализировала поведение идущего перед нею мужчины, пытаясь понять его и как-то соотнести выводы с существующей реальностью, попытаться найти нормальное объяснение тому, что происходило. Но мысли отчего-то соскальзывали на то, какие у него руки. Теплые и красивые, и на то, как пахнет он сам, и на то, как было хорошо в объятиях, пока он летел до Сейретея, высоко-высоко. Поймав себя на мысли, что она думает о том, как бы коснуться его щеки, ощутить кончиками пальцев тепло бледной кожи, Хисана побледнела и тут же мысленно себя одернула за неподобающие мысли, в который раз напомнив, что за подобное ей могут отрубить руку. Но одергивай себя или не одергивай, крамольные мысли всё равно проскальзывали, смущая её ещё больше. Она только надеялась, что ничего не отразится на лице, плотно сжав губы и покалывая ладони ногтями, чтоб не забываться.
- Да, спасибо, Бьякуя-сама, - она окинула взглядом ровный ряд обуви и наскоро выбрала те, которые подошли бы ей. С годами на улице приучаешься не ошибаться. Ведь каждая ошибка могла значить смерть. От рук ли бандитов, жаждущих развлечения, от когтей или зубов пустых, от таких же оборванцев, желающих отнять заработанные монеты или старенькое кимоно. Любая мелочь могла оказаться решающей, потому и следовало быстро оценивать любую ситуацию, быстро принимать решения.
Вздохнув, она пошла за ним уже куда спокойнее и увереннее. Заботливо расчищенная от снега извилистая дорожка привела их к дому, в котором и жили слуги поместья. Их должно быть немало и Хисана надеялась, что её не станут шпынять, хотя бы поначалу. Бьякуя-сама уверенно распахнул дверь, и позвал. Синдзиро, ей следовало запомнить имя, чтоб не позорить господина и не обижать достойного мужчину, уже оправившегося от сна и, разглядывая её с каким-то странным выражением лица – будто она была то ли пустым, то ли вообще чем-то неведомым.
- Рада познакомиться, Синдзиро-сан, - ещё один кэйрэй, но уже в отношении человека, заботам которого её перепоручили. – Простите за доставленное вам беспокойство.
- Доброй ночи, Бьякуя-сама, - она повернулась, все ещё не смея оторвать взгляда от носков дзори, и снова поклонилась. – Благодарю вас за заботу, - украдкой брошенный взгляд на слугу позволил убедиться, что произошло что-то доселе невиданное, но тот слишком быстро справился с собственным удивлением. И теперь Хисана мучилась сомнениями – а не показалось ли ей?..
- Иди за мной, Хисана, - окликнули её и, скинув дзори, девушка проследовала за Синдзиро, который время от времени поглядывал на неё со сдержанным любопытством. Тихо показав ей, где можно взять футон и одеяло, и где лечь, чтоб никого не побеспокоить, где взять еды, отвел к офуро, выдав чистую одежду и таби. И, вручив свечу, всё-таки задал вопрос:
- Откуда ты, девочка? – она, немного замявшись, тихо ответила:
- Из Руконгая, район Инузури, - её нетрудно было спутать с ребенком из-за худобы и невысокого роста, особенно в тусклом, неверном свете.
- Свою одежду оставь тут, утром её уберут, - он качнул головой и прикрыл фусума, возвращаясь к себе. Хисана быстро разделась, сначала вымывшись, до красноты оттирая кожу жесткой мочалкой и долго ополаскивая волосы, уничтожая самомалейшие следы пыли. Жаль только, ссадины и синяки так быстро не заживут. А после, позволив себе пять минуточек понежится в горячей воде, отогреваясь после долгого, насыщенного дня. Дорогу до спален она запомнила хорошо, так что, одевшись – быстро вернулась туда, не задерживаясь, ведь есть отчего-то не хотелось, и, стараясь никого не разбудить, постелила себе. Она уже не помнила, когда в последний раз засыпала в чистой постели, в тепле и уюте, в безопасности. После бани Хисану изрядно разморило, и уснула она быстро, хотя думала, что не уснет до самого утра. А всё из-за господина.
- Спасибо вам, Бьякуя-сама, - словно молитву прошептала перед тем, как уснуть.
Утро наступало здесь с первыми лучами солнца, и девушку разбудила возня просыпающихся слуг. Откинув одеяло, она тоже принялась собираться, размышляя о том, какую работу ей дадут, когда…
- Яре-яре, а это что за мышка у нас тут завелась? – из-за спины послышался насмешливый и задорный женский голос. – Мышка, а мышка, ты откуда?
- Ханеко, - с треском распахнувшиеся фусума и появившийся мужчина, который вчера показывал ей дом, вошел в спальню. – Что это за тон? Ты забыла, в каком доме служишь? – одернул её холодновато.
- Синдзиро-сан, я всего лишь знакомлюсь с новенькой, - надула та губы в притворной обиде, но в карих глазах не было и тени раскаяния. Хисана растерянно сжимала одеяло, глянув сначала на своего опекуна, а после и на девушку, проявившую любопытство.
- Хисана, - тихо назвалась. Взгляды спорщиков тут же скрестились на ней.
- Ммм? Надо же…
- Ханеко!
- Молчу, молчу, - махнула та рукой, давая понять, что отстала.
- Хисана, одевайся и собирай постель. Тебя ждет Бьякуя-сама, - сообщив новость, Синдзиро, не дожидаясь ответа, вышел, прикрыв за собой фусума.
Минут через десять, негоже было заставлять господина ждать, Хисана шла вслед за одним из слуг, таким же тихим и спокойным юношей, лет пятнадцати на вид, на ходу поправляя складки кимоно. И в голову снова лез всё тот же вопрос – зачем?...
Кутики Бьякуя:
Он не спал. Почти всю ночь до утра он пролежал, глядя в потолок, или на стены, или на сёдзи, на которые попадал лунный свет, пока едва различимые из-за расстояния шаги прислуги не сказали ему о том, что наступило утро. Оставшись наедине, он получил возможность думать и рассуждать, разбирать по полочкам свое состояние — такое новое и незнакомое, странное и отчасти пугающее, отчасти вводящее в ступор. Он пришел к выводу, что хочет ей счастья. Рядом с ним. А если она выберет не его, он примет ее выбор, смирится, лишь бы только ей было хорошо. Это... любовь? У него не было ответа на свой вопрос, и не с чем было сравнить. И не у кого было спросить. Да и не спросил бы — не такой он человек. Разве что Укитаке-сэмпай. Пожалуй, с ним можно будет поделиться.
Мысли крутились в голове всю ночь, раз за разом возвращаясь к ней, а он вертелся на футоне. Как она там? Ей хорошо? Ей удобно? Она спит? Или, как и он, не может сомкнуть глаз от обилия мыслей и эмоций? Она сыта? Он снова видел ее перед собой: хрупкую, нежную, необычайно сильную, но перепуганную и растерянную. Сердце заколотилось, а грудную клетку залило теплой волной. Боги, что же это с ним? Это любовь? Захотелось натянуть одеяло на голову, но он не мог позволить сделать этого даже наедине с самим собой. Как это глупо, и смешно, и прекрасно.
Край неба начал светлеть, отчего на горизонте пролегла бледная серая полоска с черными силуэтами городских башен. Он был уже собран и готов возвратиться в казармы Шестого отряда, чтобы приступить к работе — как миниум, изучить отчеты о вчерашней зачистке пустых и написать свой. Ему не хотелось уходить. Впервые за столько времени у него появилось что-то сильнее, чем долг. Хотелось остаться и видеть ее. Весь день. Он ждал ее на настиле, у крыльца, с которого они вчера спускались. Капитанское хаори было чистым, белоснежным, без единого пятнышка или пылинки.
Служка, что привел ее, увидев, что ее уже ждут, отступил в сторону, давая ей пройти, а сам заспешил обратно. Здесь она уже дойдет сама.
- Доброго утра, — сказал он, когда хрупкая фигурка подошла достаточно близко, чтобы он мог рассмотреть ее как следует в предрассветных сумерках. Увидев на ней чистую юкату, поверх которой было накинуто зимнее хаори, и теплые таби на ее ногах, он мысленно кивнул. — Как тебе спалось? Как ты себя чувствуешь?
В его голове роились еще вопросы, которые он, впрочем, вряд ли задаст. Он больше не будет ее пугать своим вниманием — пусть привыкает. Он лишь может наблюдать со стороны, порой интересуясь ее состоянием и положением, и принимать косвенное участие в ее адаптации к новой жизни. Он уже поговорил с Синдзиро — старшим над прислугой, — и они придумали, какую работу ей дать. Он никогда не мог предположить, что подыскать несложную работу по дому будет трудно. В итоге решили, что ей будет поручено развешивать выстиранное белье, при этом корзину с бельем будет носить помощник, и время от времени помогать на кухне, если она будет настаивать на дополнительной работе. Еще он просил Синдзиро присматривать за ней и на корню пресекать любые попытки прислуги оскорбить ее.
- Я ухожу в казармы и сегодня вряд ли вернусь. Если тебе будет что-нибудь нужно, обращайся к Синдзиро — ему велено тебе помогать. Чуть позже тебе покажут дом и поместье и пояснят обязанности. Если прислуга будет тебя задирать, скажи Синдзиро.
Выслушав ответ, он пожелал ей хорошего дня и ушел. Всей душой не желая покидать ее ни на минуту.
2. Примерное время: ~ 50 лет назад.
3. Действующие лица: Kuchiki Hisana, Kuchiki Byakuya.
4. Тип отыгрыша: становление отношений, романтика.
5. Краткое описание: Случайная встреча, которая стала судьбой. Мгновение, превратившееся в вечность.
6. Рейтинг: G.
7. Предупреждения: —
отыгрыш
Кутики Бьякуя:
Бледные снежинки плясали в лучах заходящего солнца, превращаясь в золотые. Золото это казалась неуместным и нелепым здесь, на узких и грязных улочках Инудзури, зажатое между убогими домишками, которые и домами-то было сложно назвать. Они скорее походили на сараи, где зимой с трудом можно укрыться от пронизывающего ветра и холода. Снег лежал на прохудившихся крышах, что были готовы в любой момент провалиться под его весом. Рядом с закатным золотом протянулись длинные синеватые тени, которые скоро исчезнут совсем, как только на Общество душ опустится вечер. И позолота, и тени были заляпаны кровью. Ее было много. Она уже порядком впиталась в снег, расплываясь ярко-розовыми пятнами.
Капитан Кутики шел по улицам Семьдесят восьмого района Руконгая, мрачным взглядом осматривая последствия сражения с пустыми. Оно закончилось чуть меньше часа назад. Закончилось в пользу синигами, и даже с относительно небольшими потерями личного состава. Но пострадало мирное население. Да, этот нищий сброд, что обитает здесь и который они, синигами, обязаны защищать. Многие из них, живущие в самых убогих районах, вероятно, и рады побыстрее умереть да отправиться на перерождение. Такой низкой жизни, что и за жизнь не считается, хотят избежать все.
Жесткая подошва варадзи с хрустом смяла кровавый лед. Бьякуя посмотрел под ноги, различая в снегу вмятину, что образовалась от лежащего на нем тела. Тогда еще теплого, живого. Умирающего, скорее всего. Все, кто умер, рассыпались на миллиарды частиц и стали одним целым с окружающим миром. Те, кто выжили, сейчас прячутся в своих утлых домишках, вероятнее всего вспоминая ужас смертей, а затем битвы, свидетелями которым они невольно стали. Нет ничего хуже атак пустых на густо населенные кварталы, когда применяемое синигами кидо и их дзампакто наносят не меньше урона, чем сами пустые. Факт, который неприятно признавать.
Кутики скользил взглядом вдоль частично уничтоженной улицы и вслушивался, ища пустых, что вполне могли спрятаться среди хаотично настроенных домов. Но вместо рэяцу пустого он краем глаза уловил движение на перпендикулярной улочке.
Кутики Хисана:
Тени и кровь. Кровь и тени. Они расчерчивали снег причудливыми узорами, словно шаловливое дитя взялось за кисточку и тушь, решив добавить зимнему миру красок. Хисана не любила вида крови, ведь она была тем, что дает жизнь, а значит не должна вот так вот легко теряться кем бы то ни было. Ведь каждая потерянная капля может приблизить смерть. А ей хотелось жить, настолько хотелось, что она совершила страшный грех, за который корила себя, стараясь помогать хотя бы тем, кто оказался рядом с нею. И хотелось жить Нэйне, придавленной тяжелыми досками – шинигами достойно сражались, но лачуги здесь были слишком хрупкими, а битва слишком жаркой. Люди, конечно же, выживут, растащат обрушенные доски, построят себе новые хибары, продуваемые зимними ветрами насквозь, но… утраченных жизней это не вернет, пусть и отправятся они на перерождение.
Впрочем, сейчас у неё была иная забота. Нэйна. Девушка, с которой она жила в той обрушившейся лачуге, на которую налетел один из Пустых. Хисана в который раз успела спастись, ободрав ладони и колени об твердый снежный наст, а вот соседке повезло не так сильно. Обрушившийся дом придавил её, где-то внутри сильно зажав ногу, и сколько девушка не растаскивала доски – оттащить тяжелые балки, на которых и держалось всё здание у неё не достало сил. Обреченно закусив губу, она кинула взгляд на бессознательную подругу и оставила попытки сдвинуть неподъемную, неуступчивую деревяшку. Ладони и колени саднило, на бледных щеках от усилий проступил лихорадочный, яркий румянец. На мелочи, вроде порвавшегося рукава старого, штопанного-перештопанного кимоно или надорвавшегося ремешка гэта она уже не обращала внимания, лишь молясь, чтоб Нэйна не умерла.
Нужно было найти помощи или хотя бы кого-нибудь из шинигами – соседи в час опасности забились в свои лачуги ничуть не хуже мышей, боясь и краешек носа высунуть наружу, лишь бы их не задело. Где-то за поворотом, на соседней улочке, такой же кривой и запущенной, захрустел снег. Кто-то шел сюда, уверенные и спокойные шаги выдавали в приближающемся человека, но вряд ли это был кто-то из одумавшихся и переставших трепетать от страха соседей. Скорее всего – шинигами, ищущий Пустых. Хисана решительно направилась на звук. Если она ничего не предпримет, Нэйна не сможет выйти на работу в местной забегаловке, в которой ошивался всяческий сброд. Они обещали друг другу, что смогут немного накопить и перебраться куда-нибудь, где будет получше. Но того, что зарабатывали едва-едва хватало, чтоб не умереть от голода…
Упрямо куснув губу, девушка свернула за угол и едва не налетела на шинигами. Высокий мужчина с взглядом, что был ничуть не теплее лежащего вокруг снега. Хисана испуганно замерла, не решаясь попросить помощи у аристократа – это явственно было видно в чертах холеного лица, заметно по ткани кимоно и хаори с отметками шестого отряда, по уверенным, экономным движениям опытного бойца. Но… Нэйна…
И девушка, опустив взгляд, тихо произнесла:
- Простите, почтенный господин, вы позволите мне попросить помощи у вас?.. – румянец вспыхнул ещё ярче, оттеняя бледную кожу, она несколько нервно попыталась одернуть кимоно, чтоб не слишком выделяться на фоне блистательного господина собственной нищетой. И она ждала отказа, была почти готова была услышать резкость, одергивающую дерзкую простолюдинку. Но тогда придется искать ещё кого-то...
Кутики Бьякуя:
Он не успел рассмотреть, кто там копошится — в глубине узкой нищей улочки, — но и так было ясно, что кто-то из выжившего мирного населения. Быть может, ищут живших, а может, мародерствуют. Внимание его отвлекла девушка, что возникла из-за угла дома и чуть не налетела на него. Нищая, худая, бледная, обычная душа со слабой рэяцу, каких здесь, в Руконгае, пруд пруди. Он, запоминающий людей не по лицам, а по духовной энергии, таких, как она, обычно даже не замечает. Пыль на дороге.
Но здесь и сейчас у него были обязанности. Конкретно сейчас он действовал как капитан Шестого отряда и был обязан помочь. Пусть даже это было не выявление и уничтожение скрывшегося и выжившего пустого, а помощь простолюдинке. Он прислушался к рэяцу вокруг — нет, никого из синигами поблизости не было. Надменный серый взгляд быстро изучил девушку, пробежав по хрупкой фигуре, узким плечам, и остановился на бледном опущенном лице.
- Слушаю... — с языка чуть не сорвалось «кисама», то самое уничижительное «ты», которым аристократы вроде него, породистые, знающие себе цену, главы древнейших родов, обращаются к таким, как она: плебеям из бедных районов, оборванцам, которые порой бывают настолько дики, что их даже за людей считать невозможно. Но фраза оборвалась, а через мгновение он, повинуясь порыву — одному из тех, что управляли им в далёкой юности, — добавил мягкое «кими»: — тебя.
Что ей могло быть нужно? Деньги? Но душам, не обладающим сильной рэяцу, еда не нужна. Только вода. Которая — да, он вспомнил, — здесь, в Инудзуру и подобных ему районах, стоила дорого. Без воды простые души умирают. А эта хочет жить. Он потянулся рукой к кошельку, привешенному к оби его униформы.
Кутики Хисана:
Голос, такой же как она и предполагала, холодный, высокомерный, уверенный в своем праве. Хисана качнула головой неодобрительно, а после спохватилась. Не ей указывать аристократу как вести себя с обычной душою, не имеющей ни силы, ни вереницы блистательных предков, и тихо произнесла, не отрывая глаз от земли – не хватало ещё на пощечину нарваться:
- Мою подругу… завалило в обрушенном доме, уважаемый господин, - отчего-то ощущение ирреальности происходящего зашкаливало, будто не она сейчас, преодолев обычную робость, обращается к шинигами за помощью. – Я не в силах сдвинуть их, а господин Тайто вышвырнет нас прочь, если не придем завтра на работу. Пожалуйста, помогите, уважаемый госпо… - и она осеклась, отводя глаза в сторону, на миг представив, как этот холеный мужчина ворочает тяжеленные балки. Зрелище вышло крайне странное, почти безумное. Тем более – где он, а где она и Нэйна, их разделяла пропасть в тысячу ри, самое меньшее. Краем глаза она заметила, как шинигами потянулся за кошельком и побледнела. Он подумал, что ей требуются деньги? Что она попрошайничать пришла? Да, просить, но не о деньгах, о жизни. И даже не о своей, о своей она не посмела бы заикнуться после того, как оставила сестру на верную гибель. Стиснув кулаки, Хисана выпрямилась, вскинув голову и упрямо сжав губы.
- Прошу прощения господин, что посмела просить вас. Я поищу кого-нибудь ещё, - и, развернувшись, не дожидаясь ответа, до которого он наверняка не снизошел бы, побрела дальше, поникнув, надеясь, что всё-таки найдет помощь. Да, оскорбленный простолюдин даже не выглядит – звучит нелепо, простолюдинам не должно оскорбляться на действия знати, чудо, что её вообще заметили. Но девушке казалось, будто её водой облили холодной и босиком выставили на лютый мороз, столько ледяного, пусть и сдерживаемого презрения ощущалось в высокой фигуре. К сожалению, а может и к счастью, улица пустовала, лишь слышались какие-то шорохи в дальнем её конце, куда и направила стопы Хисана, надеясь, что достучаться до кого-нибудь из соседей, ведь все они здесь в одном положении, все выживают, как могут. Но ведь пока есть руки – найдется и работа для них, найдется, как добыть чашу риса. Даже и в худшие дни она не попрошайничала, находя себе пусть и не самую чистую, но работу… а о ней подумали, как о попрошайке… и это отчего-то задело её за живое. Она и сама не понимала, почему вроде бы такое естественное действие вызвало у неё столь резкую реакцию, но возвращаться?.. Тоже нельзя, шинигами и слушать её не станет, и будет в своем праве. Ещё бы, ведь она не только посмела обратиться к нему, но и дерзила… безвыходная ситуация, куда ни глянь…
Кутики Бьякуя:
Его удивило ее поведение. Вроде бы он был вежлив, обращаясь к ней, употребил местоимение, с которым обращаются к более-менее равным, нарушая нормы этикета, повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, источником которому было странное, непривычное тепло в самой глубине грудной клетки, что появилось в присутствии этой девушки.
Тихий голос, которому едва хватало сил, чтобы преодолевать робость хозяйки. Тихий и мелодичный, вопреки этому месту, вопреки крови на снегу и гнетущей тишине, которая приходит на смену множественным смертям. Он невольно сравнил ее голос с легким летним ветром, полным шелеста теплых трав. И понял, ему нравится этот голос. И эта макушка с рассыпающимися в разные стороны звездочкой темными — черными — волосами, которую он имел возможность наблюдать, из-за того, что девушка опустила голову. А еще ему понравилась прядь волос, что спадала ей на лоб, и аккуратный носик, только кончик которого он сейчас мог рассмотреть. Какого цвета у нее глаза, мелькнула мысль — и исчезла, потому что незнакомка развернулась и пошла прочь, сжимая кулачки.
- Постой, — в несколько быстрых шагов он догнал ее, и пальцы его сомкнулись на худом, остром локотке. Сомкнулись очень мягко, аккуратно, даже нежно в какой-то мере — чтобы не обидеть, не оскорбить, не причинить боль. Сомкнулись и тут же отпустили, когда Бьякуя понял, что в желании не дать этой девушке уйти позволил себе лишнего. — Прошу прощения, — убрал он руку. — Где твоя подруга?
Надменность ушла из взгляда. Пусть он смотрелся на грязных и убогих улочках Инудзуру все так же чуждо и неуместно, словно отполированный клинок с дорогой оплеткой и изящной цубой среди ржавеющего металлолома, но он откинул холод и презрение, которые появлялись в нем при общении с нижестоящими. Они были естественным для таких как он, давались им по праву рождения. Но здесь и сейчас казались смешными и неуместными. Он готов был последовать за ней и помогать ей, вытаскивая подругу из-под завала, даже если это значило, что ему придется ворочать бревна. Он просто хотел ей помочь. Помочь ей. Ей.
Кутики Хисана:
Сначала ей показалось, будто она ослышалась. Но все же – нет, незнакомый аристократ догнал её в несколько шагов, коснувшись локтя.
- Не нужно, уважаемый господин, - сказала, когда теплые, вопреки поведению и общему впечатлению, пальцы сомкнулись на её локте. Сомкнулись и отпустили. – Запачкаетесь, - и подняла голову, осмелившись взглянуть на странного аристократа прямо. Глаза в глаза. А вот вопреки всё тому же первому впечатлению, глаза у него оказались хорошие. Серые, с какой-то искринкой, как драгоценное отполированное серебро, но не холодные, совсем наоборот. Теплые и самую капельку растерянные, будто он не привык общаться с простолюдинами чтоб вот так вот, запросто, да ещё и извиняться. Перед кем? Перед нею?.. Вот уж действительно – чудо…
- Вам не нужно просить прощения, уважаемый господин. Я этого недостойна, - она снова опустила взгляд. – Здесь недалеко.
Развернувшись, она повела мужчину по улице, украдкой бросая взгляды на лицо. Если не смотреть в глаза, он действительно выглядел тем, кем был. Аристократом. Человеком иного круга и мира, которому не приходилось голодать или мерзнуть, не приходилось гнуть спину и унижаться. Счастливый… Тихо-тихо вздохнув, Хисана свернула за угол. Движения её оставались привычно-плавными, быстрыми и текучими, будто девушка не шла, а перетекала с места на место, подобно воде.
Почти половина улицы была разрушена, на снегу белое мешалось с алым, превращаясь в розовый. И буквально в пятнадцати шагах виднелся разрушенный дом, но… Нэйны там не было. Просевшая балка и те доски, которые она не смогла оттащить, были, а подруги не было. Хисана знала, что это значит и опустила голову ещё ниже, сжав ладони. Она не успела… если бы не её гордость, если бы не потраченное зря драгоценное время, если бы только она была сильнее и всё-таки смогла поднять ту балку…
По щекам покатились слезы, но голос девушки был ровным, каким-то враз помертвевшим.
- Простите, почтенный господин. Ваша помощь не требуется… я опоздала…
Временами, у неё складывалось впечатление, что весь мир ополчился на неё. А страдали из-за этого близкие и дорогие люди. Рукия. Теперь вот Нэйна. Она сглотнула полный горечи комок и утерла текущие по щекам слезы, не всхлипывая, не шмыгая носом. Куда ей теперь было идти? Дом разрушен, подруга погибла под завалами, а она оказалась на улице. Зимой. Одна. Даже без той мелочи, которую хранила под обтрепанной циновкой, на которой спала. Ведь чтоб добраться до неё следовало разобрать эти завалы до основания… а делать подобное у неё не было ни сил, ни желания. Подобное ей казалось осквернением памяти подруги. А брать на душу ещё один грех ей не хотелось.
Она повернула голову, снова взглянув на отчего-то продолжающего стоять в шаге от неё шинигами. Он выглядел озадаченным, пытающимся понять, морща высокий, красивый лоб. Ей не хотелось, чтоб он уходил, такой живой, с теплыми руками и хорошими глазами, но просить чего-то ещё Хисана посчитала не вправе.
- Спасибо, что попытались помочь, уважаемый господин, - поблагодарила, медленно опускаясь на колени в земном поклоне, не зная как ещё выразить благодарность за то, что он хотя бы попытался... – Простите, что потревожила вас…
Кутики Бьякуя:
Фиолетовые! У нее были фиолетовые глаза с легким оттенком синевы. Как вечереющее небо. Как васильки. Но это было все, что он успел рассмотреть за то короткое мгновение, пока девушка смотрела на него. А еще он успел рассмотреть взгляд, ощутить его. Робкий, мягкий — взгляд слабой и хрупкой девушки — слабой телом, но не душой. За робостью и мягкость стояла сила, что позволила ей выживать все это время здесь, в Руконгае, на его нищей и агрессивной периферии, где выбор финала невелик: либо в пасти у пустого, либо от рук таких же, как ты сам, нищих и обозленных. Здесь от силы четверть умирает своей смертью. Этот васильковый взгляд, казалось, заглянул ему в душу.
Он следовал за ней, не отрывая взгляда от худенькой спины. Она не шла — текла, и он не мог заставить себя отвернуться. Корил себя за это, понимал, что неприличен, что девушка эта — всего лишь одна из сотен тысяч нищих и достойна лишь мимолетного взгляда, но никак не его пристального внимания. И не мог не отдавать ей это внимание. Мелкие шажки, гэта на маленьких узких ступнях, аккуратные тонкие щиколотки... Бьякуя, прекрати, ты переходишь все рамки приличия, одергивал он себя, но не мог не смотреть то на старенькое кимоно на хрупком стане, то на бледные, словно фарфоровые кисти, в ссадинах и синяках. И он не замечал уже ни разрушенных домов, ни впитавшейся в снег крови, ни эха смерти, что все еще витало над этими улицами.
Она остановилась. Замерла, словно испугавшись. Подойдя ближе, он понял, в чем дело. Ее подруги больше не было. Она умерла, а умерев, рассыпалась на миллиарды духовных частиц, чтобы стать единым целым с миром Общества душ, а позже — завтра или через сто лет — пойти на перерождение. Он не умел утешать, оттого просто стоял молча рядом, уважая текущие по щекам молчаливые слезы. Размышляя о том, что усилия живых тщетны перед смертью. Он знал ее, очень хорошо знал смерть. Не только доблестную смерть в бою, которой умирает часть синигами, не только бессмысленную смерть в бою, которой умирает другая их часть. Но тихую смерть, приходящую к родным и близким людям — прямо в дом, в постель. Так умерла его мать.
- Не за... — он не договорил, увидев, что девушка опускается в сайкэйрэй. — Не надо! — его руки подхватили ее, не давая ладошкам и коленкам коснуться снега. — Не надо, пожалуйста, — мягко попросил он, пытаясь заглянуть в ее васильковые глаза. Он присел перед ней и теперь смотрел на девушку снизу вверх. — Меня звать Бьякуя. Пишется как «белый» и «ночь», — представился он и традиционно пояснил начертание кандзи в своем имени. И тут же укорил себя за глупость — она ведь вряд ли знает кандзи. Хорошо если кану знает. — Как тебя звать?
Кутики Хисана:
Сердце екнуло и пропустило удар, когда аристократ перехватил её на середине поклона, не давая коснуться снега. Не надо? Но почему? Это ведь естественно… естественно выразить почтение человеку, который не смотря на дерзость нижестоящей, потратил своё время и толику сил, дабы помочь. Самое меньшее на что она способна – поклониться так, как полагается, выказать должное. Она застыла, полуприсев, неожиданно для себя рассматривая опустившегося перед нею мужчину, глядящего не сверху вниз, как было бы правильно, а снизу вверх, пытающегося рассмотреть что-то в её собственных глазах. От его рук по озябшему телу растекалось тепло, отогревая, словно позволяя оттаять. Жаль только, эта доброта недолговечна, мимолетна, словно снежинка на горячей руке. Но она запомнит…
- Бьякуя-сама… - тихо повторила, словно пробуя его имя на слух, примеряя это имя к нему и мысленно соглашаясь, что они подходят друг другу. – Вы оказываете мне слишком большую честь… - имя отражало его суть, полно и всеобъемлюще. Светлая, почти белая кожа, тонкие черты благородного лица, глаза – серебряные звезды, теплые и такие далекие, черные, словно ночное небо волосы, перехваченные жесткими белыми пластинками – видимо, клановый символ. Она не могла отвести глаз, любуясь им, как любуются чем-то совершенным, восхищающим до глубины души, пусть и понимала, что происходящее давно вышло за рамки даже приличий, не говоря уж об аристократическом достоинстве.
- Я… плохо знаю кандзи, Бьякуя-сама, простите, - кончики губ дрогнули, словно она попыталась улыбнуться, но опомнилась и сдержала непрошенную усмешку, боясь оскорбить. – Моё имя Хисана… к сожалению, я не могу сказать вам, как оно пишется… - смущенно отвела глаза. – Простите…
Держаться вот так, полуприсев, становилось все труднее, но она не смела шевельнуться, боясь разрушить очарование момента. Мгновения, словно песчинки, осыпались с тихим шорохом, отмеряя время. Сгущались сумерки. Небо постепенно темнело, а порывистый ледяной ветер, нежданно-негаданно налетевший откуда-то, пригнал тучи. Хисана вздрогнула, ощутив вымораживающее дыхание, скользнувшее вдоль позвоночника, и всё-таки выпрямилась.
- Скоро пойдет снег, Бьякуя-сама. Вы замерзнете, - осторожно и с сожалением шагнула назад. – Вы и так потратили слишком много времени на недостойную. Спасибо вам, - снова опустила голову, перебирая в памяти мгновения, проведенные рядом с ним. Ветер с тихим шорохом гнал ледяную и снежную крошку – белую и розовую, словно лепестки сакуры, пробираясь под изношенную одежду, отнимая тепло, подаренное ей. Вероятнее всего, она замерзнет сегодня ночью, если только кто-то из соседей не проявит милосердие и не пустит её под крышу, в чем Хисана сомневалась. Не будет ни маленькой жаровни, у которой они грелись вместе с Нэйной, не будет такого же худого тела подруги, прижимающегося к ней, в попытках согреться или хотя бы не растратить тепло…
Вполне вероятно, что для неё уже нету этого завтра.
Зато пока есть сегодня. И сероглазый аристократ, почему-то обращающийся с нею, как с равной. Она запомнит, даже если эта ночь последняя. Имя и узкие ладони с длинными, красивыми пальцами, и осторожные прикосновения, и это выражение в серебристых глазах…
Кутики Бьякуя:
Застыв, так и не опустившись в поклон, но и не выпрямившись обратно, она смотрела на него. Не отводила взгляда, не смотрела на носки своих гэта, а на него. Она рассматривала его, изучала — как и он ее. Он понимал, что ей должно быть неудобно в такой позе – наверняка начинает ныть спина и дрожат от напряжения коленки. Но он боялся шевельнуться, чтобы не разрушить хрупкий визуальный контакт. Если он сделает движение или скажет слово, она снова опустит взгляд, вспоминая нормы приличия. Сейчас он готов был проклинать тех, кто эти нормы изобрел, а деление на таких, как он, и таких, как она, казалось нелепым, глупым, ненужным. Издевкой.
Хисана. Он мысленно повторил имя. Он был не из тех, кто много не говорит, предпочитая большую часть оставлять лично для себя. Вот и сейчас он запомнил это имя, как что-то очень ценное, очень важное, что ни в коем случае нельзя забыть. Надо будет дома поднять словари и посмотреть, какие кандзи могут в него входить, подумалось ему, но он тут же забыл эту мысль, заметив, как зябко вздрогнула она на холодном ветру. А затем отступила на шаг, отдаляясь.
Не надо, пожалуйста, не делай пропасть между тобою и мной непреодолимой.
Надо было что-то делать. Что-то, чтобы удержать. Но он не знал, что. Рамки, в которых он рос, жесткие границы, за которые аристократ не имеет права заступать, не давали свободно думать, то и дело возвращая его к мысли, что его желание — против правил. Его желание — не имеет права на существование. Он не должен так относиться к той, кто ему не ровня. Настолько не ровня, что даже недостойна быть прислугой в его доме. Он вздрогнул. Он нашел выход. Он знает, как удержать ее — хотя бы сейчас.
Он поднялся на ноги, отчего подмерзший с заходом солнца снег, хрустнул под подошвами варадзи. Еще несколько секунд он молча смотрел на нее, понимая, что если замерз даже он, то каково должно быть ей — тростинке на зимнем ветру.
- Хисана, позволь помочь тебе.
Шаг, чтобы снова быть ближе. Он снял хаори и накинул ей на плечи. Оно без рукавов, но оно зимнее. Снял с шеи шарф — тот самый, фамильную реликвию, но ведь она об этом не знает — и обмотал вокруг ее шеи, закрывая от ветра. Так ей будет хоть немного теплее, пока она будет принимать решение. Пожалуйста, согласись.
- Ты осталась без дома, тебе, вероятно, некуда идти. Примешь ли ты мое предложение пойти со мной... — он запнулся, понимая, что слова его звучат слишком двояко и подозрительно. Особенно учитывая их разницу в статусах. И это может ее испугать. Быть может, если сказать, что ему нужна прислуга, ей легче будет принять помощь. — У меня в доме свободно место прислуги. У тебя будет крыша над головой, еда и заработок. Я... приличный человек и я обещаю, что не обижу и не оскорблю тебя ни словом ни делом. Позволь тебе помочь, — снова повторил он.
Он внимательно смотрел ей в глаза, мягко, ненастойчиво, тихо и спокойно — нет, он не мог заставить ее. Только надеяться на добровольное согласие.
Кутики Хисана:
Бьякуя-сама выглядел так, будто решал сложнейший вопрос, от которого зависело самое меньшее – дальнейшее существование целого мира, а то и целой вселенной. Серебристые глаза потемнели, приобретая оттенок доброй стали, а дальше – новое чудо. Он скинул хаори, теплое, нагретое его телом, накидывая ей на плечи.
- Бьякуя-сама, не нужно, я только запачкаю… - залепетала, замерев и глядя на него широко распахнутыми глазами. Вслед за хаори последовал и плотный серебристый шарф. Только по тусклым переливам ткани было видно, что стоит он баснословных денег, таких, каких она себе даже не представляет, не то, чтоб подержать в руках. Всё происходящее казалось ей каким-то странным сном, в котором нету деления на ранги, в котором вышестоящий вот так вот запросто обращается к такой, как она, недостойной даже взгляда поднять выше носков собственных гэта в его сторону. Хаори было слишком большим, и она неловко подобрала полы, удерживая шелковистую, мягкую ткань на весу, чтоб она не касалась заляпанного кровью снега. Должно быть со стороны всё это выглядело странно и достаточно забавно, но отчего-то ей было ужасно неловко. Ей хотят помочь?.. Но почему?..
Хисана снова замерла. Несвойственный аристократии поступок. Им обычно достаточно лишь приказать и любой обязан будет последовать за новым господином, куда бы тот ни направил своего слугу. Но Бьякуя-сама не приказывал. Он просил. Подобная просьба выглядела в его устах странно, как-то неловко, будто ему редко доводилось просить о чем-то того, кто был ниже его по званию и рангу. А она настолько ниже, что проще представить, как он уделяет внимание своим варадзи, смахивая с них пыль, чем ей. И всё же…
Прислугой? Он предлагает ей место в своем доме?
Вопросы роились в сознании, сводясь к банальному и простому – «Зачем?». Неужели у такого благородного господина недостаточно слуг, готовых услужить ему по первому зову? С трепетом улавливающих самомалейший вздох или даже тень вздоха, чтоб подать чаю ли или обмахнуть веером? Зачем ему нищая девушка, не знающая даже кандзи? В то, что это какое-то изысканное аристократическое издевательство Хисане верить не хотелось. У него был слишком прямой и честный взгляд, чтоб поступать низко.
А ещё она видела, что ему хочется, чтоб она ответила согласием. Пошла с ним. Очень хочется, настолько, что он борется с самим собой, только бы не заставить её принять решение силой. Наверняка, именно это подкупило сильнее всего. Перехватив ткань хаори одной рукой, девушка шагнула вперед, почти не задумываясь о том, что это очередное нарушение протокола, касаясь рукава его кимоно, самого краешка. К ладони, как намеревалась ранее, она прикоснуться всё же не осмелилась, боясь, что подобное он сочтет оскорбительным, либо увидит кто-то кроме нищих бродяг, отсиживающихся в своих лачугах.
- Я пойду с вами, Бьякуя-сама, и буду рада служить в любом качестве, в котором Бьякуя-сама пожелает меня видеть, - тихо произнесла, на миг сжав черную ткань в пальцах и отпуская. – Прошу только… заберите шарф… эта вещь слишком ценна, чтоб я оскверняла её своим касанием, - она чувствовала себя невероятно неловко, стараясь не двигать головой, чтоб на безупречной ткани не осталось и пятнышка. Она хотела отдать ещё и хаори, но… не посмела заикнуться об этом, дабы не поставить мужчину в ещё более неловкое положение, чем сейчас. Да и… следовало уйти с этой улицы, продуваемой холодным ветром, дабы Бьякуя-сама не простудился.
Кутики Бьякуя:
Ему было сложно понять подобное. Если кто-то что-то запачкает, прислуга отстирает. Тем более, это рабочее хаори.
- Тс-с, — он чуть склонился к ней, поднося прямой указательный палец к аккуратным губкам. Но не прижимая его, а только лишь намечая желаемый жест. Не надо протестов, ведь обоим понятно, что так правильней. Если бы приличия позволяли, он бы прижал ее к себе — спиной к животу — и грел бы своим теплом. Но он не имел права так поступать, тем более в свете... своих эмоций по поводу этой девушки. Он еще не разобрался в них — было некогда, — но отрицать само их существование было бы глупо. Когда он останется один, у него будет время на анализ себя, а пока...
А пока у нее в глазах вопрос «Почему?» — закономерный и правильный, и если она его задаст, он определенно не найдется с ответом. А на скорую руку придумывать объяснение... Лгать ей, даже ради ее же блага, не хотелось. Начинать отношения со лжи не самый правильный вариант.
Она согласилась. Еще с секунду он внимательно и напряженно смотрел в васильковые глаза, ища подтверждения, что ему не послышалось, что она не шутит или не говорит это ради того, чтобы он от ее отстал, планируя потом незаметно улизнуть. А потом, найдя во взгляде то же согласие, что он только что услышал, едва заметно слышно. Улыбка едва заметно коснулась его губ, приподнимая их уголки.
Шарф. Он и не подумал бы забирать его, не чувствуй она себя так неловко из-за этой полоски шелка. Ему хотелось защитить ее, закрыть от снега и ветра. Защитить. У этого «защитить» было новое, совсем иное качество — не продиктованное долгом, вложенным его положением, а идущее откуда-то изнутри грудной клетки, где собрался теплый и уютный комок. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного. Новое это чувство несколько выбивало из колеи — но только самую малость, заставляя изредка на секунду или две уходить в себя. А она — она говорила чушь. Но чтобы избавить ее от неловкости, он снял шарф с узких плеч и привычно-небрежным движением обмотал вокруг своей шеи. Было неприятно видеть и понимать, как холодный ветер тут же принялся обдувать ее тонкую бледную шею, норовя залезть в крошечный вырез плохонького кимоно.
Ему хотелось взять ее ладони в свои и согреть эти тонкие полупрозрачные пальчики, которых не жалели ни мороз, ни ветер, ни жизнь. Но он не смел. Они слишком мало знают друг друга для такой вольности, он и так слишком многого от нее уже потребовал. Оттого он только едва ощутимо коснулся кончиками пальцев тыльной стороны ее ладони, когда она убирала руку, мимолетно сжав пальцы на черном рукаве косодэ. Рука ее была холодной. Развернувшись, он направился прочь из этого закоулка, сначала медленно, постепенно все увеличивая темп, но ровно настолько, чтобы она могла идти рядом с ним, не прилагая особых усилий. Прогулочный шаг, когда мороз щипает за нос и щеки, а ветер раздувает полы ее кимоно, был сейчас неразумным решением.
- До Сэйрэйтэя пешком несколько дней пути, — сказал он, когда они вышли из закоулков на более-менее широкую и прямую улицу. — Разрешишь ли ты взять тебя на руки, чтобы добраться до Южных ворот за несколько часов?
Руконгай был слишком большим. И даже каждая из четырех его частей, поделенная в свою очередь на восемьдесят районов, была огромна. Но у синигами было сюмпо. Однако даже с его помощью, чтобы покрыть такие расстояния, требовались часы.
Кутики Хисана:
Она была бесконечно благодарна за то, что Бьякуя-сама всё-таки забрал шарф, даже не смотря на то, что порыв холодного ветра тут же забрался за шиворот, выдувая тепло. Хисана, опустив взгляд и придерживая хаори, шла вслед за ним, стараясь не слишком сильно отстать и не потеряться в переплетении узких переулков, проложенных кое-как. Глядя на их расположение, можно было подумать, что кто-то напоил мышь саке и, обмакнув в чернила, пустил по плану будущей застройки. Но в Руконгае никакого плана застройки и быть не могло. Дома лепились друг к другу кое-как, лишь бы было где примостить новый, а расположение – безразлично, всё равно приходилось всё перестраивать заново после нападений пустых.
Он шел быстро, наверняка, без хаори ветер донимал и его, и Хисана непроизвольно ускоряла шаг, силясь не запнуться и не упасть, чтоб не пришлось краснеть за испачканную одежду. Решив, что как только они доберутся до его дома, она обязательно выстирает хаори и вернет в положенном виде, девушка чуть успокоилась, размышляя – что же дальше? Капризная Судьба в который раз показала свой норов, столкнув её с Бьякуя-самой, словно фишки сёги на доске для игры. Фишки противников, настолько сильны были различия меж ними.
От хаори едва уловимо пахло чем-то неопределенно-приятным, навевая мысли о теплом доме, очаге и, как ни странно, чистой рисовой бумаге и новых чернилах. Она разглядывала ладонь мужчины, пытаясь разгадать, как он любит проводить свой досуг. Мозоли – это от меча, значит, занимается господин долго и упорно, проявляя должное усердие. Небольшая вмятинка, оставленная кистью на указательном пальце выдавала то, что Бьякуя-сама не брезгует и каллиграфией, а может и рисует время от времени, либо пишет – много и охотно, иначе следа бы не осталось. Ладонь была чиста и ухожена, как и полагается аристократу. Вздохнув, она кинула мимолетный взгляд на собственные руки. Худые и бледные, как птичьи лапки, покрытые ссадинами и особо отчетливо виднеющимися темными пятнами синяков, её руки по красоте не могли даже на сотую долю приблизится к рукам Бьякуи-сама.
За любованием она так и не заметила, как они вышли на центральную улицу и, когда он остановился, от неожиданности оступилась и услышала самый страшный звук, который только мог сейчас прозвучать. Звук рвущегося ремешка гэта. Хисана виновато взглянула на аристократа, прикусив губу.
- Прошу прошения, Бьякуя-сама, я вас задерживаю… - она грустно качнула головой, не зная, чем сможет отплатить за доброту и сердечность, проявленную в отношении к ней. – Конечно, вы можете. Мне жаль, что вам придется взять меня на руки, чтоб не задерживаться здесь… - она поджимала ногу, стараясь не дать испорченной гэта свалиться, но если бы тоже могла пользоваться быстрым шагом, как синигами, то пошла бы за Бьякуя-самой и босиком, невзирая на то, что в округе лежал снег.
Но выбирая между нарушением этикета и тем, что он может замерзнуть, наверняка уже замерз без теплого хаори, она выбрала первое. Пусть уж лучше нарушение этикета. Тем более, сейчас уже почти ночь и Хисана надеялась, что никто не обратит внимания, кого именно несет на руках Бьякуя-сама и ему не придется стыдиться своего поступка. Она прекрасно понимала насколько ей повезло… незаслуженно повезло. Но теперь, работая у Бьякуи-самы она, наверняка, сможет отыскать сестру, помочь ей. Она надеялась, что господин позволит ей иногда отлучаться в Руконгай, чтоб продолжить поиски. Особенно, если она объяснит свой поступок, повинившись перед ним. Ведь совершенное уже не вернуть, как бы ей ни хотелось, чтоб того позорного мига собственной слабости не было…
Кутики Бьякуя:
Пока они шли долгими, темными и извивающимися переулками, он оглядывался, чтобы не потерять ее. Если она отставала, он останавливался и ждал, пока она, делая маленькие шажки, его догонит. Он прекрасно знал, что такое гэта. Категорически их не любил именно из-за неудобства. Воин должен быть уверен в каждом своем шаге и знать, что не подвернет ногу и не упадет, даже не глядя под ноги. Гэта такой уверенности не давали. Поэтому он терпеливо ждал, а затем снова возобновлял их путь, двигаясь на север. Он надеялся, его чувство направления не подведет их и они не заплутают в этом хаосе сараев и развалюх.
А мне не жаль, хотел ответить он на ее сожаления, но промолчал. Смущать ее — последнее, что ему хотелось делать. Пугать ее своим отношением — тем более. Прежде чем поднять ее на руки, он присел и, потянув за длинный подол хаори, постелил тот на снег. Затем попросил скинуть с ног гэта и наступить босыми ступнями на край хаори — ведь не на снег же ей наступать. Он поднял сандалии и подал ей, а следом, мягко и аккуратно, завернув в хаори, как в покрывало, взял ее на руки, одной рукой обнимая за худенькую спину, другой поддерживая под коленки.
- Тебе удобно? — спросил он, укладывая ее поудобней. А затем прыжком оказался в воздухе, высоко над тем местом, где они только что стояли, и замер на несколько секунд, давая ей привыкнуть и оглядеться. Ветер здесь был куда сильнее, чем у земли, оттого он невольно сильнее прижал ее к себе, чтобы хотя бы с одной стороны не дать пронизывающим ледяным потокам подобраться к ней. Ее спину и ноги защищало хаори, в которое он чуть ранее попытался ее завернуть. Им предстоял долгий путь по холоду и ветру. И он мигнул.
Дорога до Южных ворот превратилась в темный коридор, пол которого был размазанными в пространстве районами Южного Руконгая, а крыша — прозрачным черным небом, чьи звезды холодно смотрели на землю с недосягаемой высоты. Шум ветра и потоки воздуха, бьющие в лицо, не давали разговаривать, оттого весь путь они проделали в молчании. Часа через четыре вдалеке и внизу показалась высокая массивная стена, что огромным кольцом опоясывала центр Общества душ — Сэйрэйтэй. Стена эта стремительно приближалась с каждым «шагом» и когда она была совсем близко — под самыми их ногами, — он остановился, давая ей рассмотреть место, в которое он ее принес. Аккуратными ровными рядами стоят здания казарм, там и тут над Сэйрэйтэем возвышаются крыши башен. А далеко впереди, наверное, почти в центре Двора Чистых Душ, всей своей массой нависая над постройками, виднеется холм Сокёку.
Он спустился к Сюваймон и попросил ее обуться.
- Мы должны пройти через ворота — такова процедура.
Кутики Хисана:
Она не прекословила, словно боясь той вспышки, случившейся несколько часов назад, молча подчиняясь его указаниям.
- Удобно, Бьякуя-сама, спасибо, - тихо ответила, нерешительно посмотрев в серые глаза, а потом окинув взглядом и окрестности. От высоты и холода захватывало дух, у неё ещё никогда не было возможности почувствовать себя птицей, взглянуть на переплетение улочек, улиц и переулков сверху, свободной. На миг она даже забыла, кем является, лица коснулось мечтательно-вдохновенное выражение, словно осветив его изнутри. И неважны стали ни ветер, ни холод, только эта высота и купол неба, раскинувшегося над ними, и крепкие, надежные объятия. А потом он шагнул, срываясь в полет. И Хисана вспомнила кто она и где, и сейчас, прижавшись к его груди, уткнувшись лицом в плечо, старалась не уронить гэта. Ей было отчаянно стыдно за ссадины и пыль на её ногах, за то, что ему пришлось нести её, как дитя, за то, что доставила столько беспокойства и за тяжесть собственного тела. Запах, впитавшийся в хаори, стал отчетливее, к нему прибавилась пряная нотка прогретого в кузне бруска металла. Она дышала им, впитывая в себя память об этой близости, мысленно благодаря небеса за предоставленный ей шанс и давая клятву – во что бы то ни стало отыскать Рукию.
Сколько времени прошло вот так, в свободном полете, она не считала. Ей казалось – целая вечность, разделенная с упрямым аристократом, которому зачем-то понадобилась она, Хисана. Девушка с окраин Руконгая. Но всему есть начало и всему есть конец. И полет тоже завершился. Отняв лицо от его косодоэ, она взглянула туда, где он жил. Где жили синигами и Совет, правящий всем Обществом Душ. То, что она увидела, разительно отличалось от того, к чему привыкла, и девушке стало немного страшно. Ведь придется учиться жить в этом, чужом мире, жить с достоинством и честью, чтоб не опозорить господина.
- Как скажете, Бьякуя-сама, - правила нарушать не стоило. Особенно, после того, как сегодня были не раз перейдены границы приличного, неприличного и уж тем более указа о рангах и отношениях меж рангами. Она послушно обула гэта, как только её ноги коснулись утоптанного до состояния камня снега, и всё-таки вернула хаори, упрямо мотнув головой и сказав, что несколько минут потерпит. Она ведь привыкла терпеть. И холод, и голод, и страх. Терпеть и выживать, не смотря ни на что.
Аккуратно подоткнув порванный гэта так, чтоб он не свалился с ноги, она шла за Бьякуя-самой, опустив голову, не отрывая взгляда от полы его хаори и отмечая, что всё-таки запачкалось. В который раз успокоив себя тем, что обязательно его постирает, она не обратила внимания на проверку. Небрежно брошенное аристократом «со мной» превратило её в невидимку и этому она, пожалуй, была только рада, семеня в нескольких шагах от господина, каждый раз напрягаясь, когда кто-то из проходящих мимо синигами задерживал на ней взгляд дольше нескольких секунд. Какой-то странный, слишком яркий румянец проступил на её щеках, и Хисана радовалась, что волосы и ночь скрывают его от всех. Не хватало только доставить Бьякуя-саме ещё хлопот…
Кутики Бьякуя:
Будучи тем, кем он есть, он привык к послушанию и покорности. В конце концов, он сам был послушным и покорным — ибо такова была его ответственность. И пусть прямые приказы ему мог отдавать только дед либо командующий Ямамото, на главе Дома Кутики лежало ограничений и требований, которыми он в силу характера и воспитания не мог пренебречь, не меньше, чем на любом другом. А быть может, и больше. И да, он привык, что ему безропотно подчиняются. Но здесь и сейчас ему хотелось услышать что-то большее, чем покорное «как скажете, Бьякуя-сама». Заставлять ее вести себя иначе? Глупо, грубо и просто... просто что-то внутри него не позволяло ей приказывать. Впервые в жизни он был беспомощен.
Позади остались ворота, удивленный охранник и его долгий любопытный и изучающий взгляд, направленный в спины капитану Шестого отряда и его спутнице. И раз уж капитан был личностью вполне известной и достаточно знакомой (пусть и не лично), а девушка — чужой, новой, неизученной, то основное внимание было отдано ей. Редкие синигами, что в этот поздний (или уже ранний?) час патрулировали улицы Двора Чистых Душ, кидали на вернувшегося капитана и девушку мимолетные и в целом равнодушные взгляды. Кутики Бьякуя был для них сликом далек, чтобы вызывать в них любопытство. Те же, кто проявлял к его персоне личный интерес ввиду своего положения в обществе, сейчас крепко спали на мягких футонах.
Он слышал, как неровно стучат ее гэта по каменным плитам, оттого, что один из них — тот, что с разорванным дзори, — так и норовил слететь с узкой стопы. Поэтому, когда они отошли от ворот на несколько десятков шагов, он снова взял ее на руки и, снова мелькая, принес к своему дому. В этот раз он не остановился у ворот, предпочитая миновать их по воздуху, а донес ее сразу до галереи, что опоясывала весь дом по периметру — внешнему и внутреннему. Он опустил ее на отполированные до блеска доски, в которых отразились ее босые ступни. На перилах лежал недавно выпавший снег, и кругом, насколько хватало глаз, все было белым-бело — огромный сад камней поместья Кутики был покрыт белым ровным покрывалом — и только аккуратные карликовые сосны возвышались над этим торжеством зимы, причудливо изгибаясь в приданных им навеки формах. Они тоже были в снегу.
Он принес ее к основному дому. За те четыре часа, что он держал ее в своих руках, а она, отвернувшись от резких порывов ветра, прятала лицо у него на груди, он понял, он не поселит ее в доме для прислуги. Она достойна жить рядом. Пусть не в левом крыле, где были его комнаты, комнаты Гинрэя-дзи-сама и комнаты его покойных родителей, но в правом — на правах его гостьи.
- Проходи, — раздвинув сёдзи, он отступил на шаг, давая ей войти в теплый, натопленный дом. — Сейчас выберем тебе комнату, а потом я пришлю слуг с едой и одеждой. Они тебе все объяснят.
Кутики Хисана:
Когда её снова подхватили на руки, Хисана только ойкнула – тихо и совсем растерянно – неловко дернувшись, отчего гэта всё-таки слетел, оставаясь где-то на улице, в сумерках. Она поджала пальцы, не давая упасть хотя бы второму, просто не зная, как сказать, что потеряла обувь. Румянец на щеках стал ярче, девушка вцепилась в плотный хаори, не то, чтобы боясь, что её уронят, скорее просто инстинктивно. Ведь когда летишь с такой скоростью, неспособный управлять полетом, это пусть и завораживает, но и одновременно чуточку пугает. Забывшись, она не заметила, как всё-таки обронила и второй гэта, и когда они появились перед поместьем господина Бьякуи, растерянно взглянула вниз. Особняк с высоты впечатлял, занимая площадь, на которой в Руконгае ютились бы несколько сотен, а то и целая тысяча человек. Здесь же виден был прекрасный сад, и сам дом, опоясанный галереей, и дом для прислуги, возле которого даже в столь поздний час кто-то ходил, и господский дом – сердце всего комплекса. Хисана ожидала, что её отнесут именно в дом для прислуги, перепоручив кому-то, кто объяснит ей дальнейшие задачи, но аристократ отчего-то направился к сердце-дому, где жил он сам и, вероятней всего, его родственники, опуская на отполированные до блеска доски настила.
Хисана замерла, не решаясь шагнуть за ним, запачкать то, что с таким трудом и тщанием доводили до совершенства чужие руки. Ей ли не знать – сколько времени нужно провести, склонившись и полируя доски, чтоб они сияли изнутри, чтоб просвечивались тускло поблескивающие золотом жилы дерева, из которого был сделан настил. Пожалуй, этим и отличались благородные особы от простых смертных. Ослеплять неброской, полной внутреннего величия и света роскошью.
Господин раздвинул сёдзи, приглашая её войти в дом, изнутри которого так маняще тянуло теплом, но она не смела сдвинуться с места, глядя на него растеряно и обескураженно.
- Но… Бякуя-сама… - тихо и нерешительно произнесла, снова опустив глаза долу. – Это ведь ваш дом… хозяйский, я не смею… - фраза про слуг и одежду совершенно выбила из колеи и Хисана отрицательно мотнула головой, сомкнув ладони, сцепив пальцы в «замок». – Что скажут ваши родные? Я – никто… не смею, простите, Бьякуя-сама… - костяшки побелели, а она всё силилась понять – зачем? Зачем её привели сюда, пригласили в дом, зачем? И она, все так же не отрывая взгляда от сверкающих чистотой досок, спросила:
- Зачем? – порыв ветра шевельнул темные волосы, на миг открывая щеки, горящие слишком ярким румянцем. – Бьякуя-сама, зачем вам я? – она не знала ответов, не знала, как себя вести дальше. Весь мир, все представление о том, что должно, а что нет, разлетелось ранящими зеркальными осколками от такого простого и естественного «проходи». Простого и естественного, если бы она была одного с ним ранга, если бы не было этой пропасти меж ними, если бы… тысяча тысяч условностей и правил опутывали незримыми нитями, и если ему, как аристократу, было легко бросить вызов тысячелетним устоям, то кто она, чтоб повторить его подвиг? У неё никогда не было ни достаточной смелости, ни гордости или достаточной силы, чтоб как Бьякуя-сама принять это простое «проходи». Безжалостно подавив в себе страх и подкатившие горьким комком к горлу слезы, она сказала:
- Не нужно, Бьякуя-сама. Будут говорить.
Да. Будут говорить, что он запятнал свою честь, впустив в свой дом нищенку, пыль, недостойную даже коснуться краешка его черного косодоэ. Этого она допустить не могла. Только не это… она не может отплатить за его безграничную доброту черной неблагодарностью. И потому будет жестока к себе, как бы ей ни хотелось подчиниться и поверить, что всё будет так, как Бьякуя-сама скажет. Но ведь им известны последствия подобного поступка. И ему, и ей…
Куткии Бьякуя:
Да плевать, что будут говорить! Внутри него поднял голову прежний Бьякуя, резкий и взрывной юнец, что своим характером доводил и весь дом и дома всех тех, кому ему доводилось наносить визиты. Он заводился с пол-оборота, его «должен» и «хочу» всегда шли нога-в-ногу, неизбывно соревнуясь между собой. Сейчас же... Ты спешишь, Бьякуя. Он спешит и пугает ее. Повзрослевший и остепенившийся, глава Дома, он успел в своей жизни научиться ответственности и уважению. Он уважал ее чувства, как ни чьи еще. Быть может, только Гинрэя... Но он здесь не при чем.
Худые бледные пальцы, сжались в «замок» и побледнели от усилия, что невольно выражало ее внутреннее напряжение. Опущенная голова, глаза, неотрывно смотрящие в пол. А ведь она позволила себе смотреть на него там, в Руконгае. Там ей все было привычно, там не было чужих стен, что давят своим богатством, и полов, в которых тускло отражается низкая луна. Он испугал ее. Неслышно, он долго выдохнул, злясь на себя и свое нетерпение. У нее погибла подруга, разрушен дом, он забрал ее из привычного окружения и принес сюда, навязывая ей свои желания, не дав ей свыкнуться и приспособиться. Он слишком хотел дать ей все и сейчас, чтобы она ни в чем не нуждалась, не стояла босыми ногами на холодном дереве, не сжимала руки до белизны худых пальцев, не искала в панике ответа на вопрос, на который не мог ответить он сам.
- Прости. Пойдем, я отведу тебя в дом для прислуги, — не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел. Ему было стыдно перед ней — за глупого себя. — Вот дзори — обувай любые, — сказал он, когда они дошли до бокового крыльца, что вело с настила на одну из мощеных камнем дорожек.
Дзори ровным рядом стояли под крыльцом и служили как раз для того, чтобы любой, кто спускается с крыльца, мог найти для себя пару. А дорожка была расчищена от снега, извивалась и вела к достаточно большому и добротному дому, в котором жила прислуга. Прислуги у Кутики было много, судя по всему. Дом этот отличался от хозяйского: в нем не было сёдзи, зато были небольшие окна, забранные рисовой бумагой, что снаружи закрывались ставнями. Зимой это помогало сохранить тепло. Рисовая бумага на некоторых окнах светилась теплым желтым светом — там не спали.
- Синдзиро, — позвал он, открывая дверь в домик. За нею оказались темные сени, в которой стояло пар тридцать дзори, а то и больше. В сенях было тепло. По крайней мере, теплее, чем на улице. Через минуту или около того дверь, что вела во внутренние комнаты, открылась, на пороге стоял заспанный мужчина возраста старше среднего со свечой в руке.
- Доброй ночи, Бьякуя-сама, чем могу быть Вам полезен? — кланяясь в пояс спросил он.
Он сделал шаг в сторону, открывая взгляду прислуги ее.
- Познакомься. Ее звать Хисана. Накормите, нагрейте воды, дайте одежды и футон. Утром я зайду.
- Слушаюсь, Бьякуя-сама, — еще один поклон в пояс.
- Спокойной ночи, — сказал он, но глаза его смотрели только на нее. Пожалуйста, спи сладко. С этой мысленной просьбой он вышел из дома для прислуги, плотно притворяя за собою дверь.
Кутики Хисана:
- Вам не нужно извиняться, Бьякуя-сама, не передо мной, - она опустила голову ещё ниже, выполняя традиционный кэйрэй и тут же выпрямляясь, уловив в спокойном голосе тень недовольства. Ею? Ситуацией? Чем-то ещё? Хисана не знала, предпочитая промолчать, сделать вид, что ничего не заметила, и тихо следовать за ним, привычно ступая легко и неслышно. Не зная, что делать, как себя вести, дабы не оскорбить или не спровоцировать гневную вспышку, которыми так славились древние кланы, она размышляла. Анализировала поведение идущего перед нею мужчины, пытаясь понять его и как-то соотнести выводы с существующей реальностью, попытаться найти нормальное объяснение тому, что происходило. Но мысли отчего-то соскальзывали на то, какие у него руки. Теплые и красивые, и на то, как пахнет он сам, и на то, как было хорошо в объятиях, пока он летел до Сейретея, высоко-высоко. Поймав себя на мысли, что она думает о том, как бы коснуться его щеки, ощутить кончиками пальцев тепло бледной кожи, Хисана побледнела и тут же мысленно себя одернула за неподобающие мысли, в который раз напомнив, что за подобное ей могут отрубить руку. Но одергивай себя или не одергивай, крамольные мысли всё равно проскальзывали, смущая её ещё больше. Она только надеялась, что ничего не отразится на лице, плотно сжав губы и покалывая ладони ногтями, чтоб не забываться.
- Да, спасибо, Бьякуя-сама, - она окинула взглядом ровный ряд обуви и наскоро выбрала те, которые подошли бы ей. С годами на улице приучаешься не ошибаться. Ведь каждая ошибка могла значить смерть. От рук ли бандитов, жаждущих развлечения, от когтей или зубов пустых, от таких же оборванцев, желающих отнять заработанные монеты или старенькое кимоно. Любая мелочь могла оказаться решающей, потому и следовало быстро оценивать любую ситуацию, быстро принимать решения.
Вздохнув, она пошла за ним уже куда спокойнее и увереннее. Заботливо расчищенная от снега извилистая дорожка привела их к дому, в котором и жили слуги поместья. Их должно быть немало и Хисана надеялась, что её не станут шпынять, хотя бы поначалу. Бьякуя-сама уверенно распахнул дверь, и позвал. Синдзиро, ей следовало запомнить имя, чтоб не позорить господина и не обижать достойного мужчину, уже оправившегося от сна и, разглядывая её с каким-то странным выражением лица – будто она была то ли пустым, то ли вообще чем-то неведомым.
- Рада познакомиться, Синдзиро-сан, - ещё один кэйрэй, но уже в отношении человека, заботам которого её перепоручили. – Простите за доставленное вам беспокойство.
- Доброй ночи, Бьякуя-сама, - она повернулась, все ещё не смея оторвать взгляда от носков дзори, и снова поклонилась. – Благодарю вас за заботу, - украдкой брошенный взгляд на слугу позволил убедиться, что произошло что-то доселе невиданное, но тот слишком быстро справился с собственным удивлением. И теперь Хисана мучилась сомнениями – а не показалось ли ей?..
- Иди за мной, Хисана, - окликнули её и, скинув дзори, девушка проследовала за Синдзиро, который время от времени поглядывал на неё со сдержанным любопытством. Тихо показав ей, где можно взять футон и одеяло, и где лечь, чтоб никого не побеспокоить, где взять еды, отвел к офуро, выдав чистую одежду и таби. И, вручив свечу, всё-таки задал вопрос:
- Откуда ты, девочка? – она, немного замявшись, тихо ответила:
- Из Руконгая, район Инузури, - её нетрудно было спутать с ребенком из-за худобы и невысокого роста, особенно в тусклом, неверном свете.
- Свою одежду оставь тут, утром её уберут, - он качнул головой и прикрыл фусума, возвращаясь к себе. Хисана быстро разделась, сначала вымывшись, до красноты оттирая кожу жесткой мочалкой и долго ополаскивая волосы, уничтожая самомалейшие следы пыли. Жаль только, ссадины и синяки так быстро не заживут. А после, позволив себе пять минуточек понежится в горячей воде, отогреваясь после долгого, насыщенного дня. Дорогу до спален она запомнила хорошо, так что, одевшись – быстро вернулась туда, не задерживаясь, ведь есть отчего-то не хотелось, и, стараясь никого не разбудить, постелила себе. Она уже не помнила, когда в последний раз засыпала в чистой постели, в тепле и уюте, в безопасности. После бани Хисану изрядно разморило, и уснула она быстро, хотя думала, что не уснет до самого утра. А всё из-за господина.
- Спасибо вам, Бьякуя-сама, - словно молитву прошептала перед тем, как уснуть.
Утро наступало здесь с первыми лучами солнца, и девушку разбудила возня просыпающихся слуг. Откинув одеяло, она тоже принялась собираться, размышляя о том, какую работу ей дадут, когда…
- Яре-яре, а это что за мышка у нас тут завелась? – из-за спины послышался насмешливый и задорный женский голос. – Мышка, а мышка, ты откуда?
- Ханеко, - с треском распахнувшиеся фусума и появившийся мужчина, который вчера показывал ей дом, вошел в спальню. – Что это за тон? Ты забыла, в каком доме служишь? – одернул её холодновато.
- Синдзиро-сан, я всего лишь знакомлюсь с новенькой, - надула та губы в притворной обиде, но в карих глазах не было и тени раскаяния. Хисана растерянно сжимала одеяло, глянув сначала на своего опекуна, а после и на девушку, проявившую любопытство.
- Хисана, - тихо назвалась. Взгляды спорщиков тут же скрестились на ней.
- Ммм? Надо же…
- Ханеко!
- Молчу, молчу, - махнула та рукой, давая понять, что отстала.
- Хисана, одевайся и собирай постель. Тебя ждет Бьякуя-сама, - сообщив новость, Синдзиро, не дожидаясь ответа, вышел, прикрыв за собой фусума.
Минут через десять, негоже было заставлять господина ждать, Хисана шла вслед за одним из слуг, таким же тихим и спокойным юношей, лет пятнадцати на вид, на ходу поправляя складки кимоно. И в голову снова лез всё тот же вопрос – зачем?...
Кутики Бьякуя:
Он не спал. Почти всю ночь до утра он пролежал, глядя в потолок, или на стены, или на сёдзи, на которые попадал лунный свет, пока едва различимые из-за расстояния шаги прислуги не сказали ему о том, что наступило утро. Оставшись наедине, он получил возможность думать и рассуждать, разбирать по полочкам свое состояние — такое новое и незнакомое, странное и отчасти пугающее, отчасти вводящее в ступор. Он пришел к выводу, что хочет ей счастья. Рядом с ним. А если она выберет не его, он примет ее выбор, смирится, лишь бы только ей было хорошо. Это... любовь? У него не было ответа на свой вопрос, и не с чем было сравнить. И не у кого было спросить. Да и не спросил бы — не такой он человек. Разве что Укитаке-сэмпай. Пожалуй, с ним можно будет поделиться.
Мысли крутились в голове всю ночь, раз за разом возвращаясь к ней, а он вертелся на футоне. Как она там? Ей хорошо? Ей удобно? Она спит? Или, как и он, не может сомкнуть глаз от обилия мыслей и эмоций? Она сыта? Он снова видел ее перед собой: хрупкую, нежную, необычайно сильную, но перепуганную и растерянную. Сердце заколотилось, а грудную клетку залило теплой волной. Боги, что же это с ним? Это любовь? Захотелось натянуть одеяло на голову, но он не мог позволить сделать этого даже наедине с самим собой. Как это глупо, и смешно, и прекрасно.
Край неба начал светлеть, отчего на горизонте пролегла бледная серая полоска с черными силуэтами городских башен. Он был уже собран и готов возвратиться в казармы Шестого отряда, чтобы приступить к работе — как миниум, изучить отчеты о вчерашней зачистке пустых и написать свой. Ему не хотелось уходить. Впервые за столько времени у него появилось что-то сильнее, чем долг. Хотелось остаться и видеть ее. Весь день. Он ждал ее на настиле, у крыльца, с которого они вчера спускались. Капитанское хаори было чистым, белоснежным, без единого пятнышка или пылинки.
Служка, что привел ее, увидев, что ее уже ждут, отступил в сторону, давая ей пройти, а сам заспешил обратно. Здесь она уже дойдет сама.
- Доброго утра, — сказал он, когда хрупкая фигурка подошла достаточно близко, чтобы он мог рассмотреть ее как следует в предрассветных сумерках. Увидев на ней чистую юкату, поверх которой было накинуто зимнее хаори, и теплые таби на ее ногах, он мысленно кивнул. — Как тебе спалось? Как ты себя чувствуешь?
В его голове роились еще вопросы, которые он, впрочем, вряд ли задаст. Он больше не будет ее пугать своим вниманием — пусть привыкает. Он лишь может наблюдать со стороны, порой интересуясь ее состоянием и положением, и принимать косвенное участие в ее адаптации к новой жизни. Он уже поговорил с Синдзиро — старшим над прислугой, — и они придумали, какую работу ей дать. Он никогда не мог предположить, что подыскать несложную работу по дому будет трудно. В итоге решили, что ей будет поручено развешивать выстиранное белье, при этом корзину с бельем будет носить помощник, и время от времени помогать на кухне, если она будет настаивать на дополнительной работе. Еще он просил Синдзиро присматривать за ней и на корню пресекать любые попытки прислуги оскорбить ее.
- Я ухожу в казармы и сегодня вряд ли вернусь. Если тебе будет что-нибудь нужно, обращайся к Синдзиро — ему велено тебе помогать. Чуть позже тебе покажут дом и поместье и пояснят обязанности. Если прислуга будет тебя задирать, скажи Синдзиро.
Выслушав ответ, он пожелал ей хорошего дня и ушел. Всей душой не желая покидать ее ни на минуту.
@темы: история болезни, bleach, frpg
-
-
27.03.2016 в 17:24-
-
27.03.2016 в 17:25-
-
27.03.2016 в 17:27-
-
27.03.2016 в 17:36-
-
27.03.2016 в 17:37-
-
27.03.2016 в 17:39-
-
27.03.2016 в 17:41