фэндом: Bleach
персонажи: Кутики Бьякуя, Абараи Рэндзи.Это не целостное произведение, а собрание зарисовок о безответной любви лейтенанта. Зарисовки не имеют единого сквозного сюжета, кроме как сюжета Кубо. Хотя некоторые из них могут быть событийно связаны между собой.ч. 3.
Луна висела в небе, словно приколоченный к далекой и бесконечно высокой черной стене светящийся диск. Она хорошо была видна из окна лейтенантовской комнаты, и Абараи порой казалось, что мерзавка либо подглядывает за ним, либо просто издевается. Луна всегда напоминала ему о недосягаемости капитана. Рэндзи поднял руку и теперь рассматривал черный силуэт своей ладони на фоне ночного светила. Сжал пальцы в кулак, хватая, но луна так и осталась висеть в небе.
Рэндзи не спалось. Уже которую ночь. С того самого дня, когда Кутики Бьякуя нашел его признание в любви. А сегодня еще и простыня липла к коже от такой неимоверной жары. Абараи взял веер и принялся лениво обмахиваться, чувствуя, как волны теплого воздуха заскользили по влажной груди, шее и лицу.
Спать ему не давал простой вопрос: что Бьякуя имел в виду, говоря, что надо тренироваться больше? Нет, ну на первый взгляд все понятно: бери в руки кисть и вперед писать кандзи до изнеможения — и даже дальше, пока на листе не будет одинаково идеальных значков. Но это же капитан — о таких говорят: ума палата. Он не мог быть настолько односмысленным, в его словах обязательно должно быть двойное дно. Особенно, если принять во внимание сказанное им о кандзи «любовь». Зачем он сделал ему замечание?
Нет, ну ни для кого не секрет, что это один из сложнейших кандзи, и Рэндзи как приличный неудачник потерял в нем штрих или два. Важно другое: капитан прочел его послание — ну или хотя бы несколько слов на отдельно взятых огрызках — и не убил. Нет, он даже не злился. Даже не окатил ледяной волной презрения. Это ведь что-то да значит? Этот вопрос терзал лейтенанта уже шестые сутки. А невозможность найти на него однозначный ответ заставляла совершать безумные поступки.
читать дальшеПервым из таких стали зверские тренировки личного состава. Офицеры и рядовые взвыли! Чтобы заставить себя не зацикливаться на вопросах без ответов, Рэндзи нещадно гонял себя на плацу — себя, а заодно и весь отряд. Он требовал от синигами лезть из кожи вон и прыгать через голову, придирался, пока синхронность и правильность движений не приближалась к идеалу, лишь бы отвлечь свою дурную голову от мыслей. Он даже не заметил, как по отряду пошел шепоток, что лейтенант в своем жестоком перфекционизме делается похожим на капитана. Интересно, это бы польстило ему?
Другим безумством, на которое его сподвиг вопрос без ответа, было стихосложение. Шутки в сторону — Абараи начал слагать хокку. Правда, их лучше было никому не видеть. Поскольку либо ужаснутся, либо засмеют. До утонченных, полных духа ваби-саби трехстиший, которые писал тот же капитан, им было, как до неба. Бьякуе это делать положено — он ведь аристократ, их такому учат. Рэндзи вдруг представился капитан в строгой серой юкате с зеленоватым оби на узких бедрах, восседающий в сэйдза за столиком. С прямой спиной, с отрешенным выражением лица и прикрытыми глазами. А потом бледная рука берет кисть, макает ее в густую тушь и за несколько десятков секунд совершенной по своим формам скорописью выводит на рисовой бумаге три столбца. О красных кленах под ранним снегом, холодном утре и неизбежности жизни. Да-да, именно жизни. Абараи был уверен, будь у его капитана выбор, тот бы предпочел смерть. Но глав Домов никто не спрашивает. По крайней мере, главу Дома Кутики. Ворсинки кисти прогибаются под давлением руки, а на бумаге остается часть души капитана. Бумага, вероятно, об этом человеке знала больше других.
Рэндзи писал свои хокку вовсе не для того, чтобы уподобиться Кутики Бьякуе, которого он в свое время опрометчиво поклялся превзойти. Быть может, наступит день, и Абараи обгонит своего капитана в силе — но никогда в величии. Он был уверен, даже проиграв, Бьякуя выиграет. Такой уж он человек. Свои хокку лейтенант писал от какой-то безысходной потребности выплеснуть наружу то, что было у него внутри. Тренировок до седьмого пота не хватало, медитации с Дзабимару особенно не успокаивали — тот ведь такой же взбалмошный и резкий, как и сам Рэндзи. А лейтенанту нужно было что-то медитативное, что-то такое, во время чего можно покопаться и разобраться в себе. И это «Вам надо больше тренироваться» подтолкнуло его взять в руки кисть. Он сам не заметил, как написал хокку. Совсем не о красоте природы и тщетности бытия — о войне, крови и разрушениях. Но от этих стараний ему неожиданно стало легче. Дальше пошло как-то проще и... лиричней, что ли. Если в отношении Абараи вообще можно применить слово «лиричный» без последствий для здоровья. Его горе-стихописание стало для Рэндзи клапаном, через который спускают пар. Правда, нередко возле его неказистых хокку появлялись безумные и не менее неказистые рисунки. А после — Абараи непременно рвал отражение своей души. Рвал на такие мелкие кусочки, что составить из них единое целое уже было в принципе невозможно. Не хватало, чтобы капитан и это увидел. От этой мысли Рэндзи невольно натянул на голову простыню.
Однако жарко. Простыня тут же была отброшена в сторону и, раскинув руки и ноги в стороны, Абараи развалился на футоне. Даже несмотря на то, что остались на нем одни только фундоси, он плавился. Хотелось содрать с себя еще и кожу да повесить ее сушиться на бельевой веревке. Но в этом мире столько невозможных вещей. Это в добавок-то к одолевающим его вопросам.
От невозможности захотелось сделать глупость. Интересно, если сейчас подняться, ворваться в комнату к капитану и потребовать ответа на вопрос, он сразу убьет? А убьет чем: мечом или даже такой чести не удостоит, а просто лупанет любимым сокацуем? Хотя нет, скорее всего вынет Сэмбондзакуру — все-таки прецеденты уже были. Но, заметил Рэндзи сам себе, тогда он не был в одних трусах. Перед капитаном да в трусах — это позор из позоров. От безысходности Абараи почесал бедро.
Он встал, подошел к умывальнику, открыл кран и сунул голову под холодную воду. Волосы тут же намокли и заметно потяжелели. Лейтенант умыл лицо, закрыл кран и выжал рыжие пряди. Хотя все равно, когда он закинул их за спину, по коже потекли струйки холодной воды. Приятно. Он оперся о стену локтем, а лоб прижал собранной в кулак руке. Ему отчаянно, отчаянно хотелось сложить вместе это «тренируйтесь больше» и кандзи «любовь» — и в результате получить прозрачный, как дрожащий утренний туман, намек на разрешение, одобрение всего того, что творилось у Рэндзи в душе. Но — это ведь капитан. Это раз. Два — он до сих пор любит свою покойную жену. Три — где он, Абараи, и где Кутики Бьякуя. Да никогда в жизни этот аристократ кровь от крови, плоть от плоти больше не снизойдет до руконгайский плебеев. Стукнув по стене кулаком, он вышел из своей комнаты на энгаву, что опоясывала все казармы Шестого отряда.
Плевать, что в одних фундоси — все равно все спят. А если и не спят, то можно подумать, офицерье голого мужика никогда не видело. В обмороки уж точно никто не попадает. Не задвигая за собой сёдзи, Рэндзи прижался плечом к столбу, ощущая, как ночной ветерок прохладой обдает его горячее тело. На шее и в межключичной ямочке в молочном свете луны блестели капельки пота. По мусклулистой груди и спине дорожками стекала вода, капающая с мокрых волос.
Чуть приопустив веки, Абараи рассматривал плац. Он знал казармы Шестого на память, и ему, в общем-то, даже не надо было смотреть, чтобы знать, что где находится. Вот здесь, в
этом крыле убегающем вправо за его спиной, и в том, по правую руку, спальни офицеров и рядовых. Слева от него, в торце, комнаты капитана. Говорят, было время, когда он стремился в поместье — к жене. Сначала здоровой и радостной, а после — гаснущей от болезни. Говорят, тогда капитан был живее. Но Абараи тех времен не застал и рассказы о них воспринимал скорее как сказку. Сегодня капитан проводит в казармах всю рабочую неделю, удаляясь в поместье лишь на выходные. Интересно, дома он такой же ледяной? Рукия говорит, что да. А с остальными?
Вот там, напротив, в глубине двора, где заканчивается плац, за небольшим садиком с сакурами и густой мягкой травой, складские помещения, а левее — столовая. Все стало родным за какой-то ничтожно малый промежуток времени. Почти пятьдесят лет он был синигами, всего около года он — лейтенант. Но эти приведенные в совершенный порядок казармы он не променяет ни на что больше во всем Сэйрэйтэе. Рэндзи опустил взгляд на энгаву — свет луны отражался в наполированном до блеска полу галереи. Он разглядывал идеально подогнанные доски и думал о том, что нигде больше он не видел такой чистоты. Что ни говори, а жить здесь приятно — хоть он и мужик, хоть он и выживал в свое время в грязных трущобах Инудзури. Даже гордость брала порой за ту поразительную дисциплину, что царила тут. И он всеми силами старался поддерживать то, что из поколения в поколение создавали и развивали капитаны из клана Кутики. Поначалу, конечно, вся суть Абараи, взращенная в Одиннадцатом отряде, протестовала против существующих здесь правил. Порядок столкнулся с Хаосом. Он думал, он сумеет пошатнуть незыблемость авторитета капитана Кутики, думал, сможет взболтать стоячую воду, что не менялась в этом «аквариуме» годами, десятками лет. Рэндзи так и не понял, что случилось раньше: порядок проник в его сущность и начал менять изнутри или он просто прозрел и увидел, что капитан прав, если не во всем, то во многом, и добровольно впустил этот порядок в себя.
Как оказалось, теперь это уже неважно. Важно — что делать? Как добиться, чтобы Бьякуя взглянул на него хоть сколько-то иначе, а не только как на своего лейтенанта? Возможно ли это вообще — разбудить в душе Кутики любовь в нему, Абараи Рэндзи, и заполучить этот драгоценный камень в свое единоличное пользование? Иметь полное право беззастенчиво смотреть на него, касаться — руками, губами, всем телом, — чувствовать мягкость бледной кожи, вдыхать его аромат. Эх, капитан, скажите, ведь есть же у меня шанс — ну хоть самый крошечный? Он не заметил, как развернулся и прошел в сторону капитанских комнат, а теперь стоял в нескольких шагах от двери и бессмысленно ее рассматривал. Сколько он уже так стоит? Абараи незадачливо почесал голову. Спины коснулся ветерок.
- Мне всегда было интересно, докуда у тебя спускаются татуировки, Рэндзи. — Лейтенант подпрыгнул на месте, резко развернулся и застыл. — Но не думал, что доведется увидеть. Случилось что-то серьезное, что ты посреди ночи в одном белье стоишь у меня под дверью?
О да, этот спокойный тон с налетом равнодушной иронии охлаждает лучше любого душа. В первое мгновение. А потом он задохнулся от стыда. Пусть капитан смотрит исключительно ему в лицо — но ведь неизвестно, сколько Бьякуя рассматривал его до этого! От этой мысли стало совсем душно и вместе с тем как-то до идиотизма радостно — Бьякуя интересовался его телом. Он начал краснеть. Медленно, планомерно и со вкусом. До самых корней волос, и краска стыда становилась все гуще и гуще, пока цветом Абараи не сравнялся со своей шевелюрой.
Бьякуя молчал, спокойно глядя на своего лейтенанта в ожидании ответа.
- Н-нет, капитан! — спохватился он. — П-прошу прощения, капитан! — поклон на девяносто градусов, лишь бы не видеть этого прекрасного лица и этого холодного взгляда. — Было жарко, капитан, я не мог заснуть и вышел на энгаву! — отчитывался он полированным доскам галереи.
- Около моей двери, вероятно, самое прохладное место? — в голосе явно звучала усмешка. — Скоро рассвет, Рэндзи. Я надеюсь, ты отдохнешь достаточно, чтобы быть в состоянии выполнять работу. А теперь, будь добр, пропусти меня — я бы хотел попасть к себе.
- Д-да, капитан! Прошу прощения, капитан!
Он тут же разогнулся и чуть ли не отскочил в сторону, давая Кутики возможность подойти к своей двери. От Бьякуи совсем неуловимо пахло свежестью. Посреди жаркой и душной июльской ночи. Как?! У Абараи чуть не закружилась голова. Захотелось схватить капитана за руку, притянуть к себе, сжать в объятиях и целовать — словно пить студеную воду в знойный день. Но это было где-то за гранью добра и зла. Он не шелохнулся.
- К-капитан! — бессмысленно воскликнул он, видя, как Бьякуя переступает порог своих комнат.
- Спокойной ночи, Рэндзи.
Сёдзи задвинулись, оставляя лейтенанта наедине с самим собой. Может быть, еще с далекой и бледнеющей в преддверии рассвета луной — если той вообще есть дело до какого-то Абараи Рэндзи.
-
-
07.08.2014 в 18:48-
-
07.08.2014 в 20:36