Приветствие

Доброго времени суток.

В этом посте я немного расскажу о себе, и вы, если захотите, к комментариях сделайте то же самое, расскажите, как вы меня нашли и что приглянулось. ))

На дайрах меня не было сто с лишним лет. То ли меня поглотила собственная интровертность, то ли я полностью реализовалась в форумных ролевых играх, куда и уходил весь мой творческий потенциал. Но вот мой прекрасный соигрок и бета  Elke Maiou пошел получать еще одно образование — и игры застыли на месте. Как следствие, я снова начала писать. Писать много и бурно. Вернулась на дайри и начинаю снова потихоньку обживать покинутый мною ресурс. )

Рассказывать о себе день-через день, как это делают нормальные пользователи дайров и прочих схожих платформ, я не не особо-то и умею, так что тут будет в основном моя писанина, картинки, музыка и что-нибудь еще. Наверное. )

Кроме писательства увлекаюсь рисованием и фотографией, но писать получается откровенно лучше.

Люблю животных, и у меня есть три собаки. Так что здесь точно будут их фото.

По образованию — лингвист.

Какое-то время назад очень плотно смотрела аниме, но сейчас потеряла интерес, так что в курсе модных тенденций только по касательной — в основном, благодаря фанартам. Иногда смотрю сериалы или какую-нибудь "Науку Два Ноль".

Люблю читать, но читаю в последнее время мало. Получается, что чукча не читатель — чукча писатель. )

Проходите и располагайтесь. И будем знакомы. )

P.S.: ИРЛ я женского пола, но на ролевых играю в основном кроссполом, так что если увидите высказывания в мужском роде, прошу не удивляться. )

@темы: мысли вслух, приветствие

---

О маге, прекрасном и печальном

фэндом: ориджиналы
жанр: джен; фэнтези, магия, мифические существа, юмор, стёб
размер: мини
рейтинг: G
статус: завершен
бета:  Elke Maiou

---

— Но вы же понимаете, что вам предстоит сразиться с драконом! — Первый министр наставительно воздел горе указательный палец, глядя на мага из-под густых, совсем уже седых бровей. Видите ли, Первым министрам полагается быть седыми умудренными опытом стариками.

— Отлично понимаю, — благородно ответил маг, глядя на Первого министра печальными зелеными глазами. Он тяжело вздохнул, но всячески постарался скрыть тоску, терзающую его, несомненно, прекрасное во всех отношениях сердце.

Видите ли, главным героям полагается быть благородными и печальными, а наш маг, без всякого сомнения, был именно таким. С нежной алебастровой кожей, тонким изящным лицом, красотой способным поспорить с девичьим, тонкими бровями, большими зелеными глазами, в глубине которых томится та самая невысказанная печаль, которая придает магу особой загадочности, и конечно же — длинными волосами цвета воронова крыла, благодаря которым бледная его кожа казалась еще бледнее. На вкус Первого министра магу явно недоставало здорового румянца, и вообще тот выглядел скорее болезненно, чем нет, но, во-первых, о вкусах не спорят, а, во-вторых, Первый министр уже умудренный опытом старик — он ничего не смыслит в красоте. А сердце и в самом деле у мага было прекрасное — здоровое, крепкое, надежное. Никогда и никого не любившее, как и положено сердцу у загадочных главных героев.

— Отлично понимаю, — повторил маг, надменно вскидывая острый подбородок и плотнее запахиваясь в бархатную черную мантию, что скрывала его удивительной гибкости стройный стан. Вообще вся его одежда была черной: и шоссы, что обтягивали ровные, сводящие с ума красотой ноги, и бархатный дублет, облегающий тот самый стан, что тонкостью своей напоминал девичий (впрочем, надежно спрятанный под тяжелой мантией), и даже берет, украшенный вороньим пером. — Вы полагаете, я дракона никогда не видел? Да я первого в свои шестнадцать одолел. Кто-то из ваших воинов сможет подобным похвастаться?

Это был, конечно, аргумент. Никому, ни одному воину из всей королевской армии не доводилось сражаться, а тем более побеждать дракона. Быть может, потому что этот, в течение двух последних месяцев терроризирующий Королевство, вообще был единственным драконом, появившимся в этих землях за ближайшие лет триста. Поэтому маг, победивший, как минимум, одного дракона — тем более такой бледный да тщедушный, — несомненно вызвал в Первом министре безмерное уважение. И некоторую озадаченность по поводу дракона. Наверное, в соседнем королевстве драконов водится куда больше, подумал Первый министр.

Он склонил седую голову, отчего борода его коснулась увешанной медалями и орденами груди, и молвил:

— Никто из наших воинов, как равно и никто из тех, до чьего ведома геральды донесли волю Его величества, никогда не сражался с драконом. Судьба нашей Столицы в ваших руках, о Темный маг. — И Первый министр посмотрел в печальные глаза мага. От невысказанной тоски, что он увидел в глубине двух изумрудов, у старика сжалось сердце. Нелегко быть магом, подумал Министр: если ты способен победить дракона, то непременно вселяешь в сердца людей страх и обречен на одиночество. — Если вы избавите нас от дракона, награда не заставит себя ждать.

— Кстати, о награде, — тонкими бледными пальцами маг откинул со лба прядь блестящих черных волос, — тут сказано, — достал из кармана в мантии свиток-письмо и развернул его, — что победивший дракона получит принцессу, полцарства и полконя. А можно — полцарства и целого коня. Согласен без принцессы.

— Фи! — раздалось из-за одной из тяжелых бархатных штор, что висели на многочисленных дверях приемной залы.

Это, конечно же, была прекрасная принцесса. Она знала, что отец обещает ее в награду спасителю столицы. В общем-то, она была не против — ведь если герой победит целого дракона, значит, он чего-то да стоит, рассудила она. Принцесса была уверена, что герой этот будет добр сердцем и красив лицом, ведь настоящая красота всегда идет изнутри, а добро всегда побеждает зло. И Темный маг, откликнувшийся на волю Его величества, не мог не вызвать в Принцессе интерес. Стоило ей увидеть его, стоило мельком, еще когда он только поднимался по многочисленным лестницам и миновал многочисленные залы, взглянуть в его бездонные и полные неизбывной тоски глаза, увидеть не знавшие поцелуев алые губы и алебастрово-белую кожу, она без оглядки влюбилась в прекрасного мага. Уж она-то лучше Первого министра разбиралась в красоте. И теперь Принцесса, глубоко обиженная словами прекрасного Мага, побежала к себе в покои рыдать от такой жестокости и несправедливости жизни.

Первый министр кашлянул в кулак и сделал вид, что не расслышал этого «фи». Маг в это время отвлекся на проплывающие за окном в вечереющем небе золотистые облака и тоже не расслышал. А раз так, они могли спокойно продолжать разговор.

— Я поговорю с Его величеством — полагаю, мы найдем компромисс.

— Хорошо бы, — ответил маг, который не представлял, что ему делать с принцессой, ведь ему полагается быть с ней счастливым, а у него аура неизбывной печали. Он столько тренировался! — Я жду вашего ответа завтра к завтраку. До встречи.

И он резко развернулся, отчего полы его мантии взметнулись черными крыльями. Четким, но легким шагом он направился к выходу из приемной залы. Каблуки его сапог стучали по лакированному паркету орехового дерева, и эхо разлеталось, отражаясь от стен и высоких потолков, от богатой лепнины и позолоты, от всего этого великолепия, которое даже в лучах закатного солнца не могло затмить печальной и изящной красоты мага. Длинные блестящие его волосы волной спадали вдоль спины и покачивались в такт шагам. Стражники, стоящие по стойке смирно со шпагами в сияющих ножнах, провожали его алчущими взглядами. Никакого уважения к ауре печали и мрачного величия! Солдафоны, что с них взять.



Когда наутро Первый министр пришел к Королю озвучить требование мага, Его величество возмутился. Негоже королям отказываться от данного ими слова — и чем это Темного мага не устраивают полконя и Принцесса! Но весть о приближении дракона заставила Короля согласиться — в конце концов, Принцессу всегда можно выдать замуж за принца из соседнего королевства.

И вот теперь Маг стоял на самом высоком балконе донжона в старой части Столицы и наблюдал за величественным приближением дракона. Размах его крыльев даже с такого расстояния поражал, и Магу вдруг подумалось, что конь и полцарства — выглядят не так уж и заманчиво. Но что-то менять, а тем более отказываться и спасаться бегством было поздно. И потом — он ведь главный герой. Юноша поднял руки к небу и начал читать заклинание грозы.

— Что он там делает? — спросил король, наблюдающий за магом с террасы дворца, находящегося от старой крепости на безопасном расстоянии.

— Он поднял руки к небу и что-то говорит, Ваше величество, — ответил первый министр, глядя в театральный бинокль.

— Ах как интересно! — сжала руки у груди Принцесса и тихонько вдохнула. Она очень волновалась за своего возлюбленного и надеялась, что после победы он все-таки передумает и влюбится в нее.

А небо над Столицей начало тем временем затягивать грозовыми тучами. Сверкнула молния, грянул гром, хлынул дождь. Слуги раскрыли над монаршими особами и свитой зонтики. Темный маг в гордом одиночестве возвышался над притихшим городом. Дракон неумолимо приближался. Ветер свистел в его кожистых крыльях, капли упали на черную с позолотой чешую.

Не скроем, Дракон был не менее прекрасен, чем Темный маг. Его грация и мощь завораживали. Его глаза — жидкое золото, дыхание — адское пламя. Чешую неспособно пробить ни одно копье, а гибкий подвижный хвост венчает смертоносная стрела. Он взмахнул сильными крыльями — и едва успел увернуться от бьющей в него молнии.

«А это еще что такое?» — возмущенно подумал Дракон, заходя на крутой вираж. В ушах у него засвистело. Каковым же было его удивление, когда он увидел на донжоне старого замка одинокую стройную фигуру мага, чьи волосы и плащ развевались на грозовом ветру. Маг снова вскинул руки вверх, прокричал заклинание, призывая еще одну молнию.

Каково же было удивление Короля, Принцессы, Первого министра и свиты, когда молния вдруг ударила в город, разнося дома в щепки.

— Что он делает?! — закричал король.

— Он поднял руки к небу и что-то говорит, Ваше величество, — ответил Первый министр.

— Я вижу!

— А как это было красиво! — мечтательно воскликнула Принцесса и всплеснула руками.

А Дракон, увернувшись от очередной молнии, тем временем закладывал новый вираж. Он стремительно мчался к донжону, желая испепелить мага своим адским пламенем. Маг поднял руки, сплел прекрасные свои пальцы в сложные жесты, прокричал заклинание и кинул вперед огненный шар. Дракон рванулся, поднырнул под него, и ушел в сторону, успевая заметить, насколько прекрасным был маг. Он, конечно, был намного старше Первого министра, но век драконов исчисляется совсем иначе, а мудрость их не знает границ — и он, как и Принцесса, сумел оценить красоту юноши. Драконы вообще большие эстеты и отлично разбираются во всем бледном, прекрасном и печальном. Его огненное сердце дрогнуло. А огненный шар тем временем снес половину Торгового квартала.

Чувство, предательски возникшее в большой груди Дракона, под пластинами дарящей неуязвимость чешуи, совсем не понравилось ему. И пока он не успел влюбиться в прекрасного Темного мага без оглядки, Дракон решил уничтожить его. Ветер взвыл, рассекаемый мощными крыльями, Столица содрогнулась от рева адского пламени, изрыгаемого из огромной пасти. Струи ливня, оказавшиеся на его пути, шипели и мгновенно превращались в пар. Маг выкрикнул еще несколько формул, выставил перед собой обе руки — и пламя обтекло его по дуге.

Короля, Принцессу, Первого министра и свиту в срочном порядке эвакуировали из дворца.

А Маг и Дракон схлестнулись не на шутку. Прекрасная черная тварь парила в воздухе, совершала удивительные маневры и крутые виражи. Любой бы, кто не был бы столь напуган, чтобы наблюдать за битвой, залюбовался этим зрелищем. Крошечный на ее фоне человек храбро стоял на балконе высокой башни и ткал заклинания, одно разрушительнее другого. Огненные шары срывались с его рук, молнии били в Дракона, круша черепицу на крышах, смертоносные вихри рождались рядом с ним и тут же стихали, стоило тому увернуться. Это была прекрасная схватка двух равных. Схватка долгая и изматывающая. И взмахи крыльев стали уже не так сильны и уверенны, и заклинания, срывающиеся с губ Мага, были уже не так громки и быстры.

Поднявшись ввысь, Дракон камнем кинулся вниз. Маг вскинул руки, читая заклинание огненной стрелы. Слова срывались с немеющих губ. Струи дождя хлестали по лицу. У Мага зачесалось в носу.

— А-а-а-апчхи! — раздалось сквозь шум ливня.

И вместо огненной стрелы, должной поразить мчащего на донжон дракона, содрогнулась земля, разверзлась десятками стремительных трещин, поглощая Столицу. Башня накренилась, каменная кладка затрещала и начала рассыпаться. Юноша полетел вниз. Ветер трепал мантию, мокрые волосы прилипли к лицу, земля неумолимо приближалась.

— Ну вот и все, — прошептал Маг, глядя в плюющее дождем черное небо. Губы его скорбно изогнулись, прекрасное лицо наполнилось предсмертной печалью. Единственное, о чем он сейчас больше всего сожалел, было то, что умрет он, некрасиво разбившись о камни — то ли дело лежать в хрустальном гробу, подавившись яблоком.

И в момент, когда он закрыл глаза, приготовившись расшибиться о землю, прекрасного, печального и величественного Темного мага подхватило сильное крыло.

@темы: мои рассказики, ориджиналы

---

Шаманство, колдунство и прочие непотребства. Ч. I.

Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: PG-13 (но никто не знает, что будет дальше)
Жанры: джен; юмор, фэнтези, мистика, повседневность, мифические существа
Предупреждения: пока нет, а дальше как пойдет
Размер: планируется миди, написано 15 страниц, 1 часть
Статус: в процессе
Бета:  Elke Maiou

---

Петров сидел на скамейке напротив дома двадцать восемь и через высокий кованый забор сверлил взглядом двери парадной. Тень от огромной старой акации делала сидение в несколько раз приятней: легкий ветерок ласково трепал волосы и щекотал крепкую шею, а солнечные лучи, пропущенные через природный фильтр листвы, приятно пригревали мускулистую спину бывшего спецназовца без риска зажарить ее до румяной корочки. Когда на улице плюс тридцать два, сам начинаешь растекаться, как то мороженое. Петров глянул на вафельный рожок у него в руке и срочно слизал все, что опасно подтаяло.

В кармане летних брюк — очень приличных брюк по случаю встречи с работодателем — лежала визитная карточка человека по имени Элан Эльдарович Нестияров. Ему вручила ее та самая работодатель, от воспоминаний о которой у Петрова из ушей до сих пор всякий раз начинал валить пар, хотя расстались они с дамочкой Мое-имя-вам-ничего-не-скажет более трех часов назад. Однако ни поездка на метро, ни прогулка по Невскому, ни созерцание здания Зингера с одной стороны и Казанского собора с другой, ни сытный обед в честь аванса не умалили степени раздражения, этой дамочкой вызванного.

Зина. Резиновая Зина, прозвал он ее про себя, не в состоянии припомнить, откуда в его мозгу взялось это словосочетание. Только Зина эта была отнюдь не из мягкого и приятного на ощупь латекса, как и положено добротным резиновым женщинам, а из старой и задубевшей на жаре и холоде резины. Зина была жесткой, четко давшей понять, что между ее поднебесным статусом и мошкой по имени Павел Петров такая безразмерная пропасть, что она его и в подзорную-то трубу с трудом различает. Он невольно поджал губы, чувствуя, что снова начинает закипать. Прикрыл глаза, выдохнул и принялся за мороженое.

Жаль будет, если пропадет по такой жаре. Пусть в авансе, который он получил три часа назад, имелось пять нулей, денег было все равно по привычке жалко. В жизни Петрова, привыкшего жить по средствам и порой считать копейки, прошло еще слишком мало времени, чтобы до мозга в полной мере дошел смысл смс-ки, пришедшей от мобильного банка.

Гриша, конечно, дал ему понять, что работа непростая и плата за нее будет соответствующей, но такого Петров не ожидал. Самсонов всегда был треплом, и Павел тут же мысленно разделил все, тем сказанное, на два, еще и сомневался, а не на три ли было бы правильней. Так удачно в своей жизни бывший спецназовец еще не ошибался. На два надо было не делить, а умножать — и это был только аванс. Но радужные перспективы от полноценного заработка Петров до сих пор был не в состоянии осознать. Посчитать и представить цифры — да, но не осознать это как свои собственные деньги. Привычка — вторая натура, и привычка все еще говорила ему, что он гол как сокол и беден как церковная мышь. Оттого мороженое было доедено до последнего кусочка вафельного стаканчика, даже пальцы Петров облизал.

И чтобы еще раз убедиться, что все произошедшее произошло наяву, сунул руку в другой карман и достал телефон. Да, все верно, ничего ему не приснилось: ни смс от мобильного банка, ни Резиновая Зина, ни ее плотно сжатые ярко подведенные губы и дорого поблескивающая металлическая дужка очков. Оставалось только догадываться, какую сумму за работу получит Элан Эльдарович Нестияров, если, как ему намекнули, тот являлся единственным специалистом в своем роде. По крайней мере, в Северном полушарии. В каком именно роде, Петрову понять так и не удалось.

— Узнаете от него при встрече, — был ему стальной ответ, до сих пор резонирующий в ушах звоном холодного металла, и Зина откинулась локтем на обитый кожей подлокотник в дверце баснословно дорогого бентли.

Повертев в пальцах простой, не блещущий излишествами телефон, Петров достал из кармана визитку Нестиярова.

— Что ж ты за птица такая? — риторически поинтересовался он у прямоугольничка полупрозрачного белого пластика с тисненными на нем серебром именем, адресом и телефоном.

Стоило ли звонить, прежде чем заявиться на порог единственного в своем роде специалиста? Или его уже предупредили и тот ждет? С такими тонкостями этикета Петров лично знаком не был, и теперь, сидя по эту сторону изящного забора, внимательно изучал четырехэтажный особняк. Подземный гараж, зеленый скверик с дорожками и скамеечками. Массивная входная дверь какого-то мудреного, скорее всего, дерева с узорчатым стеклом как раз открылась, выпуская наружу худую старушенцию, кудрявую, как и семенящие рядом с ней пудели. Четыре штуки. Петров в который раз в своей жизни подивился, как животные бывают похожи на хозяев. Или же наоборот.

Вскакивать со своего комфортного наблюдательного пункта спецназовец не спешил. Вряд ли десять-двадцать минут что-то изменят во всемирном положении дел. Если бы вопрос был срочным, Зина бы ннаверняка дала это понять и требовала б сверхзвуковых скоростей. Где-то в глубине души Петров подозревал, что резиновая дамочка Нестиярова Элана Эльдаровича побаивается. Да даже не подозрение это было, а внутреннее чутье, которое Павла на работе никогда не подводило — но вот с людьми осечки случались до обидного часто. Люди для него были черной материей, неизвестной и непознанной. Да он как-то и не стремился, если честно. Оттого быть уверенным в этом едва слышном шепотке подсознания Петров не мог никак, и зыбкость сложившейся картины его злила. Кроме этого ему хотелось еще мороженого, но в пределах досягаемости лотка видно не было.

— Ладно, — спустя минут пять-семь сказал сам себе Павел и поднялся на ноги.

Ситуация от дальнейшего сидения на скамейке сама по себе не прояснится, справедливо рассудил мужчина и направился по тенистому тротуару к проезжей части, по другую сторону которой и находился дом номер двадцать восемь с его дорогим и высоким ажурным забором, кое-где густо увитым плющом, отчего вид он приобретал старинный и романтический.

Рядом с двумя широкими створками, за время наблюдения со скамейки один раз раскрывшимися, чтобы выпустить со двора черную блестящую машину, была калитка. И она оказалась заперта. На правой стороне рамы обнружиллся звонок.

— Кто? — раздался из динамика весьма нейтральный мужской голос.

— Я к Нестиярову Элану Эльдаровичу, — отозвался Петров, чувствуя себя какой-то букашкой на фоне окружающей среды.

— Я сейчас сообщу ему. Как о вас доложить?

— Петров Павел Антонович.

— Будьте добры подождать.

Менее чем через минуту динамик ожил снова, а вместе с ним и электронный замок калитки.

— Элан Эльдарович ждет вас, — сообщил безликий голос, и Петрову вдруг стало любопытно, где находится пункт наблюдения и что из себя представляет человек, работающий в таком месте. И — сколько они здесь получают. Что-то ему подсказывало, что прилично больше, чем пенсия у отставного офицера.

Парадная встретила его запертой дверью, у которой на полированной бронзовой плашке было четыре звонка и четыре таблички с именами. Уже знакомая фамилия и инициалы «Э. Э.» обнаружились у цифры «4». Петров позвонил, и на этот раз ему ответил уже женский голос, приглашая войти.

Внутри оказалась… парадная. Да, самая настоящая парадная, какой ей полагается быть, а не вот эти грязные и вонючие, с зассанными углами и изгаженными криворукими подростками стенами, с лифтами, в которых обожжены кнопки и повсюду наклеены жвачки. Петрова раздражала манера петербуржцев называть парадными вот эту пародию, удел многоквартирных домов, населенных как бы интеллигенцией и алкашней. Парадная дома номер двадцать восемь окружила его приятной полутьмой, рассеянной проникающим сквозь стекла массивной двери светом, и винтовой треугольной лестницей, сдержанностью мрамора и тусклым блеском балюстрады, цветочным запахом и гулом вдруг заработавшего лифта. Павел поспешил подняться на один пролет, чтобы не столкнуться с жильцами этого давящего дороговизной со всех сторон дома. Медленно вдохнув и выдохнув, он невольно поправил воротничок рубашки, по прошествии времени уже отнюдь не такой свежей, какой та была еще утром. Здесь, в этой спокойной размеренной прохладе, казалось, было место лишь для рединготов* и аскотов**, юбок в пол и элегантных шляпок. Петров бы обязательно именно так и подумал, если бы помнил, как называется все то, о чем он имел представление только из мельком виденных передач об истории моды, так обожаемых Людой.

«Спокойно, — мысленно одернул он сам себя. — Ты здесь по делу, а не любопытства ради».

И он двинулся дальше, силой воли стараясь не глядеть на стены лестницы, украшенные фресками. Гнал от себя ощущение, будто он не в парадной жилого дома, населенного обычными людьми, а в каком-то музее, где надо соответствовать. Непонятно кому и чему, но надо.

Дверь квартиры номер три появилась внезапно, вырвав Петрова из нахлынувших размышлений и анализа ситуации. Красивая дорогая дверь, и, что его поразило, гигантская. Через такую дверь можно без проблем внести не то что пианино — рояль. И он бы даже не удивился, обнаружься один внутри какой-нибудь квартиры. Пока Павел рассматривал латунную цифру «3», гармонирующую с такой же латунной изогнутой ручкой, за его спиной раздался деликатный кашель. Он резко обернулся и уставился на стоящую у открытой двери приятную женщину лет пятидесяти с лишим, одетую в длинное платье горничной с белым фартуком, воротничком и манжетами.

— Павел Антонович? — поинтересовалась она.

— Да, он самый.

— Добрый день. Входите. Элан Эльдарович ждет вас, — чуть посторонившись, женщина сделала приглашающий жест рукой.

За дверью была уютная, но бессовестно огромная прихожая с ковром по центру, изящными банкетками, фарфоровыми вазами, небольшим столиком и лестницей, ведущей на второй этаж квартиры. Петров сглотнул ощущение собственной неуместности и машинально одернул рубашку, даже в такой одежде чувствуя себя неопрятным боровом на фоне аккуратной горничной из прошлого века. Входя, он краем глаза изучал ее и искал намек на дальнейшие действия: разуваться? Топать по наборному паркету грязными подошвами летних туфель? Все эти тонкости для него были за гранью добра и зла, и Павел откровенно терялся там, где в другой ситуации и не подумал бы почесаться. Однако стоило двери закрыться, как ему подали домашние тапочки, тут же снимая все вопросы. И спецназовец возблагодарил небо и себя за то, что с утра надел совершенно новые, только-только распечатанные носки.

— А с ним, с Эланом Эльдаровичем, надо как-то по-особенному здороваться? — прокашлявшись, спросил он, когда разогнулся.

— Простите? — мягко улыбнулась горничная, слегка недоумевая вопросу.

— Ну, я не слишком знаком с тонкостями этикета. Может, ему поклониться надо или что-то в таком же роде. — В норме, с точки зрения Петрова, это конечно было дико. Но его гордая натура неожиданно для самого мужчины несколько оробела в обстановке времен предреволюционной аристократии, и идея кланяться какому-то там Нестиярову казалась даже уместной.

— Да что вы, Павел Антонович! — она взмахнула рукой. — Нет, совершенно не стоит. Просто поздоровайтесь, как обычно. Прошу, — легким жестом прямой ладони женщина указала на двери в глубине прихожей, настежь распахнутые внутрь комнаты.

— Благодарю, — по-джентльменски учтиво ответил Павел, про себя отмечая, что такая манера общения и обращения ему даже нравится. Вся эта атмосфера старины и чего-то забытого, утерянного, чего он сам уже и не застал.

В предвкушении встречи с Эланом Эльдаровичем он привычно расправил плечи и подтянул и без того плоский, состоящий из кубиков пресса живот. Где-то в ямочке у основания черепа собрался холодок опасения выглядеть на фоне этого человека недалеким и неумным качком, всю свою сознательную жизнь полагающегося на силовые методы решения вопросов, но пиетет, родившийся под воздействием обстановки и теперь подрагивающий в грудной клетке, не давал этому опасению захватить над мужчиной власть.

Оказавшись в гостиной, первое, на что обратил внимание Петров, было бесчисленное количество книг, заполнивших стеллажи вдоль стен от пола до потолка. По большому счету, здесь была лишь одна пустая стена — та, в которой находилось два огромных окна с картиной между ними. На картине было бушующее море, вздымающее мощные волны. Что-то подсказало мужчине, что картина эта являет собою очень ценный оригинал неизвестного лично ему автора. В своих подозрениях Петров был удивительно прав.

Второе, что бросилось ему в глаза, — это отсутствие в гостиной предполагаемого хозяина квартиры. Он воззрился на копающегося в толстенном томе пацана в некотором недоумении и в следующий момент подавился воздухом.

— Павел Антонович? — поднял голову парень. — Доброго вам дня. Нестияров Элан Эльдарович.

Все смешалось в доме Облонских — вернее, в голове у Петрова, — и дважды два отказывалось быть четырьмя. Не мог, не мог этот безусый юнец с выбритыми висками и затылком, с чубом, заплетенным в косу и хвостик, быть тем самым Эланом Эльдаровичем Нестияровым, единственным в своем роде специалистом, по крайней мере, в Северном полушарии. А меж тем юнец поднимался с кресла и двигался навстречу, протягивая опешившему Петрову руку для приветствия. И вблизи он уж не казался таким непростительно юным. Тридцать? Двадцать восемь? Тридцать два? Павел терялся в догадках.

— Когнитивный диссонанс? — улыбнулся Нестияров, пожимая на автомате протянутую Петровым ладонь. Это вывело последнего из ступора.

— Прошу прощения, — смутился тот, глядя на хозяина квартиры несколько сверху вниз со своих ста девяноста с лишним сантиметров.

— Да все в порядке, вы не первый и вряд ли последний, кто так… удивляется. Присаживайтесь, — и Элан Эльдарович указал рукой на кресла и софу с резными фигурными спинками, стоящие вокруг низкого столика, заваленного книгами. Некоторые были весьма древними, как на дилетантский взгляд спецназовца. — Анна Вениаминовна, — обратился Нестияров уже к стоящей в дверях горничной, — вы не приготовите нам кофе?

— Конечно, — улыбнулась Анна Вениаминовна, развернулась, зашуршав юбкой, и удалилась.

Петров недоверчиво изучил одно из кресел и осторожно сел, инстинктивно опасаясь повредить мебель, на вид отнюдь не отличающуюся монументальностью. Однако кресло под весом здорового и крепкого мужчины даже не скрипнуло, безропотно приняв того в свои объятия. Спинка удобно легла под спину, плотная золотистая ткань холодила кожу сквозь рубашку. Осмелев, Павел откинулся поудобней и расслабился.

Усевшись напротив, Нестияров какое-то время внимательно изучал гостя, словно пытаясь в том что-то разглядеть. Однако Петров был слишком занят креслом, чтобы заметить этот пристальный сверлящий взгляд. А когда наконец посмотрел на хозяина квартиры, тот уже никак не проявлял свой интерес.

Однако оный засел у Элана Эльдаровича глубоко под ложечкой и отказывался отпускать. Задавать вопросы, как он представлял, было бессмысленно — все, что было в его распоряжении, это наблюдать и ждать. Наблюдать краем глаза, потому что в упор ощущение, которое копошилось в подвздошье, пропадало, словно его и не было. А вот невзначай, фокусируя свое внимание на чем-то ином, можно было вскользь заметить, как облик Павла Антоновича двоится, словно один на другой наложили два разных кадра.

— Я так понимаю, — заговорил Нестияров, переходя к делу, — вы здесь, чтобы обсудить предстоящее нам задание?

Парень непринужденно откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу, демонстрируя гостю ярко-бордовый домашний мокасин на босой ступне. На какое-то мгновение оный привлек внимание Петрова.

— Да, — кивнул тот на вопрос. Но и не только, конечно. В первую очередь он хотел увидеть человека, с кем ему это задание предстоит выполнять. И тем, что он увидел, Петров был не очень-то доволен: Элан Эльдарович мало чем походил на надежного напарника, которому не страшно доверить спину. — Зина… — он запнулся.

— Зина? — в недоумении поднял брови Нестияров.

— Тьфу. Да не Зина она, — сконфузился Павел. — Она не представилась. Дамочка такая, — жестом по подбородок он отметил длину каре и замялся, глотая одно-единственное слово, дававшее той четкое определение.

— Стерва? — поинтересовался хозяин квартиры.

— Почти.

Нестияров, конечно, предложил эвфемизм, но и тот сгодился — почему-то более крепкое словцо в этом доме произнести было сложно. Но радовало другое: этот единственный в своем роде специалист разделял его взгляды на заказчицу.

— Алефтина. Так ее зовут, — пояснил парень на удивленный взгляд Петрова. — Алефтина Витальевна. А почему Зина-то? — заговорщицки поинтересовался он.

— Потому что, — внимательные глаза изучали Нестиярова, ища во внешности, мимике, взгляде ответ на вопрос: можно ли тому доверять такие порочные ассоциации, — резиновая, — чуть ли не шепотом сообщил он наконец.

Нестияров моргнул раз, другой, а затем зашелся хохотом. Откинув голову назад, он хлопал ладонью по обтянутому гладкой тканью подлокотнику.

— Бог ты мой, как точно-то! Резиновое изделие номер один***! А я-то все время пытался понять, что мне ее лицо напоминает. — Отсмеявшись, Элан Эльдарович выдохнул и прикрыл глаза, успокаиваясь. — Но эк вы с Барто обошлись-то, мой друг!

И тут Петров вспомнил. Вспомнил, откуда взялись эти слова про резиновую Зину. Вспомнил, как читал Витьке стихи из большой толстой книжки с яркими картинками: и про зайку на скамейке, и про рыдающую Таню, и про резиновую Зину. Да уж, давно это было. Позади уже и школа, и юношеская сборная по волейболу, и раздробленное колено, поставившее крест на карьере спортсмена. Развод, впрочем, тоже был где-то там, и сына своего он не видел уже черт знает сколько.

— Вы-то за что ее невзлюбили, Элан Эльдарович? Она вас вроде как побаивается.

— Остерегается, скорее. У нас с ней вооруженный нейтралитет, скажем так. По моему скромному, ей стоит нести себя пониже. Но ладно, — Нестияров качнул рукой. — Хватит о ней — давайте к делу.

От сухих сдержанных ноток его голоса вдруг повеяло стальной волей и деловой хваткой, которых ожидать от пацана с хвостиком на макушке никак нельзя.

— О деле я не знаю почти ничего. Мне было сказано, что затея эта опасна для жизни. С очень важным видом сказано, между прочим, — не без сарказма заметил Петров.

— Есть такое, — кивнул Нестияров.

— Что я буду сопровождать вас и обеспечивать защиту.

— Хм. Вам так и сказали или это вы перефразировали? — вкрадчиво поинтересовался парень, приподнимая бровь.
— Подозреваю, перефразировал, — признал свою ошибку Петров.

— Вот. Скорее будете оказывать силовую поддержку. Вы же владеете навыками ближнего боя, насколько я понимаю?

— Владею.

— Отлично? Хорошо? — «удовлетворительно» Элан Эльдарович отбросил прочь, понимая, что в таком случае Петров бы перед ним сейчас не сидел.

— Отлично, — не без доли самодовольства ответил спецназовец. — Я был лучшим в отряде.

— Это замечательно! — всплеснул руками Нестияров. — Скажите, а с клинковым оружием у вас как? Не владеете случаем?

— Не владею. — Вопрос вызвал у гостя удивление. Какое клинковое оружие в двадцать первом-то веке. Человечество давно с головой окунулось в блага цивилизации, а тут какие-то отголоски средневековья. Нестияров что, с ним на фестиваль исторической реконструкции собрался или и вовсе в стан толкинистов? — А что, надо? — с весомым таким сомнением спросил он.

— Надо, — покивал хозяин квартиры. — Это даст вам — нам — неплохое преимущество. Сколько вам понадобится времени, чтобы при интенсивных тренировках выучить базовые приемы?

— Зачем это надо? — сузив карие глаза, с подозрением в голосе спросил Петров. — Я отлично стреляю.

— Там, куда мы пойдем, стрелять не получится, — развел руками Элан Эальдарович. — Так сколько?

— Несколько интенсивные тренировки? И куда мы пойдем?

— Сейчас вопросы задаю я, Павел Антонович, — сухо обрезал Нестияров, и моложавое его лицо стало жестким. Петров нутром ощутил стальной прут, формирующий характер этого человека. — Потом все объясню. Если будет смысл объяснять, — ухмыльнулся он. — Интенсивные тренировки — это сутками не вылезать из зала. Спать в зале, есть в зале. И тренер злой.

Павел невольно дернул бровью в недоумении. Что значит — злой? В его работе не было злых и добрых инструкторов: каждый выжимал из них все соки, чтобы потом бойцы вернулись с задания. И ежу было понятно, что твое выживание напрямую зависит от твоих же стараний на площадке.

— Не переживайте, Элан Эльдарович, — с надимом в голосе ответил Петров, которому, несмотря на здравый смысл и понимание ситуации, самоуверенное поведение Нестиярова было не в жилу. Этот товарищ оттаптывал боевую гордость — не заслужил еще командовать бойцами уровня Петрова Павла Антоновича, — не забоюсь. В таком режиме — месяца два.

— Двух месяцев у нас нет — месяц. Карьера спецназовца и тренировки с мечом. Будем надеяться, что фехтование успешно ляжет на ваши боевые навыки.

Павел внимательно посмотрел на Нестиярова. Хотелось задать массу вопросов и ответы получить немедленно, но и ежу было понятно, что результат будет нулевым. Этот Элан Эльдарович, по ходу, был крепким орешком, да еще и с двойным дном.

— Теперь к вашему вопросу. Я на него отвечу, когда увижу ваш прогресс через месяц или хотя бы недели через две. Сейчас не имеет смысла что-то говорить.

— С ума сойти, как все загадочно, — усмехнулся Петров на одну сторону рта.

— Работа обязывает, — не уступил ему Нестияров.

— И загадочный Элан Эльдарович будет заливать мне про загадочное место, дорогу в которое знает только он? — с испытующим скепсисом в голосе Павел сверлил собеседника насмехающимся взглядом.

— Дорога туда описана во многих источниках. А у Элана Эльдаровича просто есть ключ от входных дверей — так будет вернее.

— Правда? — скепсиса в тоне не убавилось. Нестияров, как и Зина, начинал его раздражать.

— Эля, вам кофе черный или со сливками? — вдруг раздалось из кухни.

— Эля? — глаза Петрова округлились от такой неожиданности.

— Анна Вениаминовна! — страдальчески воскликнул Нестияров, а Павел, не сдержавшись, расхохотался. Спустя секунду смеялся уже и сам Эля.

— Так все же, черный или со сливками? — на пороге комнаты стояла горничная с подносом в руках. — Бог с вами, сами решите.

Она замерла у столика, всем своим видом намекая, что кое-кому стоит оный освободить от книг. Нестияров засуетился, перекладывая тома и томики со стола на софу. Наконец Анна Вениаминовна опустила огромный поднос с кофейником, чашками, сахарницей и сливочником на столик, развернулась и неспешно направилась к выходу.

— Почему она вас так зовет? — поинтересовался Петров, когда женщина скрылась в одной из комнат.

— Она работала еще у отца. Знает меня с детства. В каком-то смысле, она меня воспитала.

— А мама?

— Умерла родами. Отец — предвосхищая ваш вопрос — погиб несколько лет назад.

— Авария?

— Нет, работа.

— А кем он работал?

— Тем же, кем и я. У нас наследственное. Владел ключом, — подмигнул Нестияров и принялся разливать кофе по чашкам. — Сахар и сливки сами себе добавите.

— Почему вы мне это рассказываете, я же чужой вам человек, — прежде чем потянуться за чашкой, задал вопрос Петров. Только что они едва не сцепились, и вот уже Нестияров выдает о себе сокровенное. Или для него это не сокровенное вовсе? Глаза спецназовца сузились.

— Нам с вами какое-то время — возможно, достаточно долгое — придется доверять друг другу свои жизни. Мне кажется, это будет проще сделать, если мы не будем нагонять тайн.

— Но о месте назначения вы рассказывать отказались.

— Это совсем другое. Об этом и в самом деле не всегда стоит знать. Меньше знаешь — крепче спишь.

Несколько секунд Петров глядел на Элана Эльдаровича, переваривая услышанное. Вся эта ахинея про ключ и мечи звучала странно, подозрительно и очень по-шарлатански. Если бы не сумма, переведенная на его счет, он бы точно засомневался во всю силу своего скепсиса, поднялся и ушел, а не распивал бы тут кофеёчки. Но Зина, судя по всему, отлично знала, с кем имеет дело, и совершенно осознанно платила за это огромные деньги. Это в какой-то мере успокаивало: если Петрова этот тип водит за нос, то ее и подавно. Так ей и надо.

— Сколько вам лет, Элан Эльдарович? — после услышанного обращения имя-отчество единственного в своем роде специалиста давались Петрову с некоторым внутренним сопротивлением. Павел наклонился и взял со столика чашку.

— Тридцать четыре.

— А выглядите моложе.

— Это проблема? — полюбопытствовал Нестияров.

— Да нет. — Отпив кофе, Петров в удивлении поднял брови: хорош-ш-ш. — Почему вы не спросите, сколько мне лет? Это не входит в ваше понятие доверия?

— Зачем? Мне куда важнее знать ваши навыки и полезность. Да и потом, досье на вас лежит у меня во «входящих».

Кофе чуть не встал поперек горла. Усилием воли Петров заставил себя проглотить то, что набрал в рот. Услышанное неприятно резануло сознание и самолюбие. Но — не было чем-то удивительным. Наоборот, было бы странно, если бы, заплатив ему аванс такого размера, его подноготную не изучили под микроскопом. Все это Петров прекрасно понимал, но именно сейчас вдруг дошло, насколько он беззащитен, если что-то пойдет не так. Беззащитен он, беззащитна Люда, беззащитен Витька. Он не знает о людях, его нанявших, и сотой доли того, что они знают о нем. Но представить масштаб их возможностей приблизительно мог. Уже мог. Под ложечкой вдруг заныло.

— Но я его еще не читал! — поспешил успокоить слегка изменившегося в лице гостя Нестияров. — Хотя и планировал. Мне с вами рядом жизнью рисковать, а не детей крестить.

— У вас у самого дети-то есть? — незаметно для себя помрачнев, поинтересовался Петров.

— Да, две дочери. Мы с их матерью в разводе.

— Почему?

— Ее стала напрягать моя работа. Могу ее понять — порой она изрядно треплет нервы, в том числе и тем, кто рядом.

— Почему вы не смените ее? Работа дороже семьи?

— Я не пытался сравнить. Но я уже говорил вам, только у меня есть ключ. И будет неправильно, если я буду делать что-то иное. Как-то так. Но вы-то тоже не в офисе штаны протирали. Теперь вот подписались сами не представляете на что, зная только, что риск немалый.

— Сын после травмы не может нормально ходить. Коленный сустав был раздроблен — нога не сгибается. И сильно болит.

— А на операцию нужны деньги…

— Именно.

Оба замолчали, думая каждый о своем. Кофе был прекрасен и отлично заполнял повисшую тишину.

— Слушайте, — вдруг после очередного глотка заговорил Петров, — а ваши дочери потом будут, как вы? У них тоже есть этот... «ключ».

— Нет. Он передается только по мужской линии. Так что мне нужен сын.

— И вы еще не? — неловко поинтересовался Петров. — Вам же уже тридцать четыре.

— Я работаю над этим, Павел Антонович! — рассмеялся Нестияров. — Если вернемся с задания, обещаю работать активней.

— И вы так спокойно говорите о рисках.

— Это мой сознательный выбор, — пожал Нестияров плечами. — Потому сокрушаться получается так себе. Так, ладно, пойдем: выберете себе клинок по руке. Вы допили?

Петров моргнул. Что, простите? Клинок по руке? Он еще не до конца уложил в голове сам факт, что тот ему вообще может понадобиться. Он заглянул в чашку — та была почти пуста. Одним глотком он осушил ее и поставил полупрозрачный фарфор на столик.

— Допил, — поднялся на ноги, видом своим выражая смирение в этой галопом несущейся вперед ситуации и пытаясь вернуться в колею, откуда Нестияров выбил его своим неординарным предложением. — У вас тут что, коллекция оружия? — спросил он в затылок уверенно ведущего за собой человека-с-ключом.

— Вроде того. Небольшая, домашняя, — тот обернулся и подмигнул.

В прихожей они свернули на лестницу, поднялись на второй этаж, в такой же просторный холл. Но в отличие от теплых тонов первого этажа стены здесь были обиты шелком темных тонов, отчего ощущение старины и древности только усиливалось. Нестияров нажал ручку и толкнул от себя правую от лестницы дверь.

Домашняя коллекция впечатляла. Даже несмотря на то, что Петров никогда не был большим фанатом холодного оружия, считая его уделом своей эпохи и пережитком древности. Автомат, пистолет — вот что сегодня спасет тебе жизнь. Или отнимет. Быстро, радикально, с минимальными затратами энергии. Их учили рукопашному бою, они умели биться на ножах, они могли с пугающей эффективностью использовать в бою то, что для боя вообще не предназначено. Но огнестрел всегда оставался вне конкуренции. Не говоря уже снайперской винтовке — карающей деснице.

Однако здесь и сейчас Петров невольно раскрыл рот и, глазея по сторонам, медленно входил в комнату, ошеломленный. Нестияров, оставшись на пороге и скрестив руки на груди, молча наблюдал за ним. Он ждал, когда боец сделает свой выбор; когда они с клинком найдут друг друга. Это был лишь вопрос времени — возможно, очень длительного времени, но у них в распоряжении было как минимум полдня.

— И что, я могу взять любой? — с ноткой скепсиса и неверия в голосе Петров обернулся к Элану.

— Не совсем так. Вы можете взять тот, который ощутите своим. Вы посмотрите на клинок, вы возьмете его в руку и поймете: да, это он. Ощутите это нутром, я не знаю. А если такого ощущения нет, просто повесьте на место — это не ваше оружие.

Петров поднял руку и провел ладонью по волосам. Жесткие, короткие, хотя в мирной жизни уже можно было бы носить стрижку подлиннее, подернутые сединой на висках. Перец с солью, так иногда говорят. Он медленно вдохнул и медленно выдохнул. Сказанное не укладывалось у него в голове. Он общался с Зиной, он уже с час общается с Нестияровым, он понял, что вся эта ситуация пропитана странностями вдоль и поперек, бросает вызов здравому смыслу и очень ощутимо отдает абсурдом. И даже с поправкой на все это она не лезла ни в какие рамки, заставляя этот самый здравый смысл скептично сигнализировать «глупость, чушь, театральное представление». Карие глаза долго и испытующе смотрели на Нестиярова.

— Что слишком уж смахивает на сказку все это.

— Общество вырастает в слишком жестких рамках разумного и эмпирического, шаг вправо, шаг влево — и уже все кричат «выдумка», «чушь», «больная фантазия». Человечество забыло, из каких выдумок оно эволюционировало в логику, прагматичность и рационализм. — Вслед за своими словами Нестияров пожал плечами. — Приступайте. Практика показывает, что поиск своего оружия может растянуться на часы.

Почесав над левой бровью, Петров принялся рассматривать висящее на стенах оружие. Здесь его было видов тридцать: колющее, режущее, рубящее, метательное, одиночное, парное, легкое, тяжелое, прямое, изогнутое… На любой вкус и навык. Клинки смотрели на Петрова со всех сторон, холодно поблескивая в приглушенном занавесками свете дня.

— Этот? — вопросительно взглянул он на Нестиярова, указывая рукой на горизонтально лежащий на кронштейнах фламберг.

— Возможно. Снимите его, возьмите в руки. Прислушайтесь. Так-то, в целом, двуручники должны вам подойти.

Глянув на свои ладони, ставшие вдруг влажными, Петров размял пальцы. Сухие, узловатые, крепкие. Да, таким пальцам было бы легко удержать мощный тяжелый меч. Он подошел ближе, потянулся и обхватил рукоять клинка. Та с приятной прохладой легла в ладонь. Он напряг мышцы и поднял над кронштейнами чуть ли не двухметровый меч весом, по ощущениям, меньше трех килограмм.

— Легкий, — с удивлением отметил спецназовец.

— Так только кажется — у него отличный баланс. На самом деле в нем четыре с половиной кило. Что чувствуете?

— Ничего.

— Уверены? Закройте глаза, вслушайтесь в себя.

Петров подчинился. И ничего. Взял рукоять в обе ладони, открыл глаза, описал клинком неказистую дугу. Снова закрыл, вдыхая так медленно и плавно, словно на медитации. Спустя несколько десятков секунд он повесил фламберг на место.

— Этот тоже нравится, — указал он на меч, размерами не уступающий предыдущему, в добавок ко всему с двойной гардой.

— Цвайхендер, — озвучил название Нестияров.

— Вы тут каждый меч знаете?

— Конечно.

Павел повторил процедуру — и снова та же тишина и та же приятная тяжесть клинка, тянущая руку к полу. Ему нравилось, как рукоять лежит в ладони — это было хорошее такое ощущение уверенности, собственной силы. Но оно, по факту, мало чем отличалось от того, что чувствовал он, держа в руке нож или автомат. Ничего необычного. И цвайхендер вернулся на кронштейны.

Прежде чем добраться до клеймора, он перепробовал разные двуручники: эспадон, кончар, эсток, грос-мессер, примерил к руке нодати и даже подержал полуторный бастард. Но с каждым из них было то же самое, что и с предыдущими. Хорошее красивое оружие, хуже или лучше лежащее в ладони, но, по словам Нестиярова, молчащее. Это начинало раздражать — как безнадежный поиск иголки в стоге сена. Иголки, в реальности которой он даже не был уверен. И Петров уже начал ощущать едкий прилив скепсиса, подводящий его к грани, перейдя которую он плюнет, развернется и уйдет. С каждым последующим мечом атмосфера загадочности и скрытой за вуалью тайны все больше трансформировалось в ощущение балагана, и становилось стыдно от участия в оном.

— У вас-то у самого оружие есть? — с легким раздражением в грудной клетке поинтересовался Петров, желая отвлечься от зудящего внутри недовольства.

— Конечно. — Нестияров поднял руку и указал на левую стену: — Видите там волнистый кинжал, похожий на фламберг?

— Угу.

— Это крис. У меня такой же.

— Это вообще чье? В смысле, из какой страны?

— Юго-Восточная Азия: Индонезия, Малайзия, Филиппины.

— И он вам откликнулся? — поднявшись на цыпочки, Петров потянулся за висящим даже для него высоковато мечом: простым, прямым, уступающим размерами любому из двуручников, с незатейливой рукоятью и гардой, двумя шипами расходящейся в направлении острия.

И тут он понял, что имел в виду Нестияров под «откликнуться». Стоило пальцам сжаться на оплетенной кожей рукояти, как по ладони ударило током. Не током — импульсом, метнувшимся от клинка к нервной системе человека, к его сердцу. И то пропустило удар.
Петров сжал пальцы сильнее, рывком снимая клинок с его места. Отошел на шаг, закрыл глаза и вытянул руку с зажатым в пальцах оружием. Прекратив дышать, он ощущал, как сталь клинка стала продолжением его кисти слушал, как сквозь него и меч течет-циркулирует не то его собственная кровь, не то незнакомая доселе энергия. Не открывая глаз, Павел развернулся и уверенно дважды наискось рубанул по воздуху. Он не боялся что-то зацепить, не боялся вспахать дорогой паркет острием меча: он чувствовал его, как часть себя, не видя ощущал габариты и улыбался тому, как рассекаемый воздух щекотал лезвие.

Пришло то самое четкое и ясное осознание: это его меч. Как и говорил Нестияров, он чувствовал это нутром. Он ни за что не оставит его, не вернет обратно на кронштейны, в затененную одинокую тишину комнаты. Этот меч создан для битв, а не для унизительного забвения.

— Откликнулся, — ответил Элан Эльдарович спустя внушительную паузу, когда Петров отрыл глаза. Молча он наблюдал за гостем, пока тот был поглощен знакомством с клинком. За недоумением на лице Петрова, за изумлением, очарованием. Затем перевел взгляд на увешанную оружием стену, оставив спецназовца на самой периферии поля зрения — и снова увидел, как фигура того стала двоиться чужим образом, светловолосым, но таким же мощным, как и сам Петров. — Поздравляю. Кажется, вы нашли своего напарника. Мне ведь не показалось?

— Н-нашел, — еще не до конца придя в себя, произнес бывший спецназовец. В ушах эхом резонировал гул битв, в которых он никогда не участвовал: ржание лошадей, звон клинков, зов боевого горна. — Кто он?

— Кто? Вы про клинок? Это клеймор. Шотландский двуручный меч. Он, как видите, чуть поменьше своих континентальных собратьев и за счет этого более маневренный.

— Откуда вы все это знаете? Вы что, ими всеми владеете?

— Да бросьте. Я похож на человека, способного махать каким-нибудь эспадоном? — И правда, Нестияров такого впечатления не производил. — Я теоретик.

— А как мне нести его по улице? — Петров озадаченно рассматривал пробивной четырехлистный клевер, украшающий концы дужек гарды. — В тряпку завернуть?

— Нет конечно. Вы вообще с ним по улице идти не будете. Придется расстаться с вашим клеймором до завтра. Утром я отвезу его тренеру — а вы придете туда и начнете постигать науку боя на мечах, — двинув бровями, улыбнулся Нестияров.

Захотелось воспротивиться. Мысль оставить меч здесь, уйти без него, с пустыми руками, вызывала колоссальное возмущение. Думалось, Нестияров не имеет права! Но здравый смысл категорично заявлял, что и по улице с холодным оружием расхаживать опасно, и клинок, в общем-то, принадлежит совсем не ему, несмотря на пережитые чувства.

— Хорошо, — спустя секунды внутренней борьбы нехотя согласился он.

— Вот и отлично. Пойдемте выпьем еще кофе — я вам и адресок заодно дам.



Когда за Петровым захлопнулась дверь, Элан Эльдарович обернулся к горничной.

— Что вы думаете по поводу данного индивида, Анна Вениаминовна? — поинтересовался он, перемещаясь в комнату к окну, чтобы иметь возможность наблюдать за тем, пересекающим двор.

— Реинкарнация, я бы сказала, — ответила, последовав за ним, женщина. — С частичным сохранением прошлой личности.

— Вот и мне так показалось.

_____________
*редингот — пиджак, изначально бывший тем же, что и сюртук, в наши дни является частью костюма для верховой езды.
**аскот — мужской галстук особой формы
***резиновое изделие №1 — противогаз

@темы: мои рассказики, ориджиналы, шаманство

---

Уже много лет бессменно люблю их.
Слушать в наушниках.

@темы: music

---

Неисповедимые пути. Глава 5.

фандом: ориджиналы
категория: слэш
рейтинг: PG-13
размер: макси
статус: в процессе
бета:  Elke Maiou

---

Черный блестящий мерседес медленно полз вдоль домов, выглядя на этой улице спального района как арабский жеребец среди шотландских пони. Его новизна, массивность и статус просто кричали о том, что в районе появился чужак, и привлекали внимание всех и каждого: то старушка остановится, чтобы проводить внимательным взглядом авто, то мальчишка с битой в руках пытается рассмотреть водителя за тонированными стеклами. Под такими взглядами Мартин чувствовал себя чертовски неуютно, не без оснований опасаясь, что его новенький мерседес к окончанию визита может обзавестись одной-двумя вмятинами или парой-тройкой царапин. Не то чтобы они были чем-то очень проблемным для начинающего потомственного юриста из обеспеченной семьи, но, как ни крути, перспектива была неприятной.

Мартин поворачивал руль, всматриваясь в номера зданий. Тогда, в субботу, готовясь покинуть уютную кухню Виктора, пропахшую кофе и сигаретным дымом, он слышал, как парень назвал номер дома «тридцать пять», когда вызывал ему такси. Или сорок пять. Или двадцать пять. А может, даже и пятьдесят пять. Оканчивалось на пять, а точнее он тогда не расслышал — да особенно и не старался, даже мысли не допуская, что ему придется вернуться сюда еще раз. И теперь, чуть пригибаясь к рулю, он выискивал взглядом таблички с номерами домов.

В его памяти остался второй от торца дома подъезд и крупная цифра «10», выведенная белой краской на стене этажа напротив лифта. А еще он помнил, как выглядит дверь квартиры Виктора, и был достаточно оптимистичен, чтобы рассчитывать по этим обрывочным знаниям найти его жилье. Но справедливости ради заметим, что в домах двадцать пять и тридцать пять искомой знакомой двери на десятом этаже он не нашел. Но, в общем-то, это совсем ничего не значило — навигатор подсказал, что на этой улице имеется сто тридцать два дома, а значит, шансов найти парня у него оставалось еще целых восемь; впрочем, Маккензи надеялся, что не все дома на улице будут похожи друга на друга, как близнецы. На данном этапе Мартин не унывал, хотя звонить в домофоны и прикидываться то сантехником, то электриком ему уже не нравилось.

В сорок пятом доме ему повезло войти в подъезд вместе с чернокожим дедком, постукивающим о плиты ступенек тростью. Маккензи любезно придержал ему дверь и попытался завести разговор о погоде и крутости ступенек, но словил подозрительный и недовольный взгляд старика — оттого прикусил язык. Несомненно, его дорогущий с иголочки костюм в этом районе чести ему не делал. Они все здесь были одного достатка, одинаково, по меркам Мартина, бедны — и это моментально сплачивало их перед лицом какого-то подозрительного богача.

Пятьдесят пятый дом на первом своем этаже имел какое-то учреждение, и это тут же исключало его из списка потенциально возможных зданий, а шестьдесят пятый вообще отличался архитектурой. Мартин медленно вел мерседес дальше, минуя дом за домом. Навигатор сообщал, что семьдесят пятый вот уже виднеется вдали.

Ему повезло — к подъезду подходила девушка, и если поторопиться втиснуться между стоящими на обочине машинами, можно успеть проскочить внутрь вместе с ней.

— Мисс, подождите, будьте добры! — крикнул он, на бегу ставя авто на сигнализацию.

Девушка обернулась, открывая дверь, и удивленно вскинула брови. Мартин от куда большего изумления споткнулся на ступеньке, больно ударившись коленом о ребро следующей.

— Я смотрю, ты так и норовишь при виде меня приложиться лицом о плоскость, — уперев руку кулачком в талию, она смотрела на него сверху вниз, придерживая дверь в ожидании, пока Маккензи поднимется.

А он, в свою очередь, старался не смотреть на стройные ножки, лишь до середины бедра скрытые джинсовой миниюбкой.

— Я смотрю, ты не только по клубам в таком виде ходишь, — саркастично ответил Мартин, поднимаясь и отряхивая пыль с брюк.

— Это стиль жизни. Тебе не рассмотреть сути из-за тонированных шор своего мерседеса. — Теперь, когда Маккензи разогнулся и поднялся на последнюю ступеньку, Виктору приходилось глядеть на того снизу вверх.

— Да куда уж мне. Я просто ослеплен твоей красотой.

— Правда? Спасибо за комплимент! — в театральном восторге «девушка» прижала ладони к щекам и затрепетала ресницами.

Мартин положил руку на торец металлической двери:

— Проходи.

— Я-то пройду. А ты что тут забыл? — он поднырнул под рукой молодого мужчины внутрь подъезда.

— Надо поговорить с тобой, — Маккензи вошел следом. В подъезде воняло мочой.

— Да ты что?! Неужто дождалась! Ох, как колотится сердечко! — пальчик с аккуратным красным ноготком ткнул в кнопку вызова лифта.

— Что ты несешь! — раздражаясь, зашипел Мартин, которого от такого поведения трансвестита накрыло жгучей неловкостью. Следом за тем он вошел в лифт.

— Молоко, яйца и хлеб. Еще цуккини и помидоры. Осторожно, не наступи, — предостерег Виктор, указывая на лужу в углу.

— Отчего мне хочется тебя придушить? — выдохнул мужчина, чувствуя, как градус раздражения растет — и от шуточек этого придурка, и от всей этой поганой окружающей обстановки, что грязна и воняет до отвращения.

— Дай угадаю, ты не любишь кабачки?

Мартин долго выдохнул, призывая себя к спокойствию. Но вдруг ему в голову пришла мысль, чем все закончится, если этот педик забавы ради начнет сейчас к нему приставать, а он в ответ съездит ему по смазливой физиономии, — спокойствию мысль явно не способствовала. Он словил себя на том, что задержал дыхание.

— Да ладно, расслабься, сейчас приедем. Будем считать, у тебя клаустрофобия.

Спустя несколько секунд напряженной тишины, в течение которых Виктор не двигаясь смотрел прямо перед собой, лифт остановился и двери раскрылись. Они вышли на лестничную площадку и свернули направо. Мартин на мгновение замер в удивлении: у торцевой двери, которая, как он помнил, вела в квартиру трансвестита, стояла девчонка лет шестнадцати-семнадцати и драила эту самую дверь.

— Привет, Джей, — поздоровался Виктор, походя совсем близко.

— А, привет, Вик! — обернулась она и виновато улыбнулась «девушке».

— Снова бабушка? Что на этот раз?

— Ага, — девочка-подросток кивнула, — Тухлое яйцо. Уже присохнуть успело.

Она перевела любопытный взгляд на Мартина. Тот вдруг ощутил дискомфорт и дикий протест, вздымающийся в грудной клетке.

— Я не... — начал было он, но замолчал, почувствовав вдобавок себя еще и глупо под вопросительными взглядами обеих.

— А, — равнодушно отозвался Виктор. — Чисто для справки, Джей, он не гей. Ей на самом деле пофигу, — перевел на Маккензи унылый взгляд, — но чтобы тебе стало легче.

— Слушай, Вик, ты извини, — и девочка с новым усердием принялась за дверь.

— Да все нормально. Она у тебя безнадежна, — он качнул пакетом с продуктами. Внутри все привычно ощетинилось. Как бы он ни привык к таким выходкам, они достигали цели. Он просто научился делать вид, что его подобное не цепляет. Но только лишь делать вид.

А Мартин тем временем окинул взглядом этаж. Здесь, наверху, уже почти ничем не воняло, побелка была достаточно новой и аккуратной, за исключением той стороны, где была дверь Виктора. Вокруг нее маркерами или просто гвоздями были начирканы разнообразные оскорбления. Одни читались четко, от других остались только обрывки вроде «... ская свинья», «...бок в пла...», «гряз... ...ок». Старые были закрашены слоем более новой побелки, но и он был безнадежно изгажен заново.

А Виктор тем временем щелкнул замком, предлагая гостю зайти. В квартире запах тухлых яиц ощущался куда как сильнее.

— Вот так и живем, — улыбнулся он, закрывая дверь. Улыбка вышла не слишком веселой. К своему удивлению Мартин ощутил укол вины.

— И часто так?

— А? Ты про надписи? — Мартин кивнул. — Достаточно. Меня здесь, по большей части, терпят. Джей нормальная, еще несколько соседей. Остальные линчуют при первом удобном случае... — Виктор пожал плечами. — Ее бабка меня вообще антихристом зовет.

Снял туфли, поставил их на стойку для обуви, сунул ноги в тапки, подхватил с пола пакет с продуктами и направился на кухню.

— Разуйся только, — легко бросил он через плечо и скрылся за углом.

А Мартин остался стоять у двери, привалившись к ней спиной. С кухни донеслось шуршание пакета, звон каких-то банок, наверное, в холодильнике. Там, привычно и рутинно для самого себя, хозяйничал Виктор. Парень-девушка, с которым, если суметь задвинуть в сторону предрассудки, общаться было легко и просто. Как-то сейчас, на несколько минут невольно оказавшись сторонним наблюдателем обычной жизни Виктора, Маккензи вдруг сумел ощутить, что это такое — агрессия и неприятие окружающих. К тлеющему на дне души чувству вины примешался еще и стыд за свое, в принципе, схожее поведение. Черт-те что происходит! Он дернул головой, злой на себя за дурацкие эти ощущения. Он в своем праве недолюбливать и презирать этих пидоров, в конце концов. Вот только внутренний голосок шепнул ему, что и просить помощи, в таком случае, у них тоже не стоит. Мартин выругался.

— Ну и долго ты собрался дверь подпирать? — Виктор стоял в прихожей, по привычке уперев правую руку кулаком в бедро, и, склонив голову, глядел на гостя. — Неужто только ради этого и приехал? И это меня называют ненормальным! — он развел руками, закатил глаза и следом снова скрылся на кухне.

Как же чертовски сильно он сейчас походил на девушку! Если бы Маккензи не был в курсе положения дел, он бы и не догадался. Кашлянув и оттянув воротничок рубашки под строгой петлей галстука, он двинулся за хозяином квартиры. Маленькая кухонька встретила его все тем же бюджетным уютом: магниты на холодильнике, полотенца в рыже-зеленую клетку на крючках, рядом — такой же клетчатый передник, брошенный на столе большой блокнот с рецептами, раскрытый на запеканке из брокколи и сыра, автоматическая ручка с блестящим зажимом, жалюзи сейчас подняты и в окно виден двор. Разве такой, ухоженной и теплой, должна быть квартира одинокого педика? Он представлял себе совсем иначе. Взгляд снова задержался на Викторе, набирающем воду в чайник. Широкая горловина темно-синего тонкого свитера приоткрывала плечи и ключицы, волосы рассыпались на две части, и в этом треугольничке виднелась бледная шея, на левом запястье тоненький аккуратный браслетик. На секунду Маккензи показалось, что перед ним и в самом деле стоит девушка, а вся эта история с трансвестизмом — лишь выдумка. Но секунда прошла — и оставила после себя неприятный осадок: не то сожаления, не то стыда.

— И чем мне тебя угощать? — риторически спросил Виктор, поворачиваясь от плиты, на которой уже стоял чайник. — Кстати, мне не переодеться? — он чуть прищурился, глядя Маккензи в глаза.

— Я не... Нет, не надо. Пусть... будет так, — неловкость снова заскреблась под ложечкой. Но, в конце концов, стоило признать, что в таком виде парень выглядел куда приятней, чем в нормальном. Мартин наконец прошел за стол и уселся на свое прежнее место.

Виктор молча наблюдал за ним, озадаченно гадая, зачем же он снова приехал — тем более после всех страданий и сокрушательств, свидетельницей которым стала эта кухонька в прошлую субботу. Он открыл верхние шкафчики, достал из них пачку ржаных крекеров, а из холодильника — брынзу, помидоры и зелень и принялся делать канапе.

— Ну давай, рассказывай. Ты ж не любоваться на меня пришел, верно? — нож равномерно стучал по доске, кроша укроп. «Девушка» повернула голову и взглянула на гостя поверх плеча.

Мартин выдохнул. Выпрямил спину и прижал ладонь к столешнице. Изложить этому трансвеститу план оказалось не легче, чем сподвигнуть себя на разговор с отцом. Но какого черта! Он ведь ему ничем не обязан — нет так нет, он развернется и уйдет.

— В общем, у меня к тебе дело.

— А? Какое дело у такого, как ты, может быть к такому, как я? — совершенно искренне удивился Виктор, отрезая от помидора ломтик.

— Жизни и смерти. Сыграй роль моей невесты.

— А? — Виктор обернулся к Мартину, глядя на того широко в изумлении распахнутыми серыми глазами. Вдохнул и выдохнул. — Нет.

@темы: мои рассказики, ориджиналы, неисповедимые пути

---

Неисповедимые пути. Глава 4.

фандом: ориджиналы
категория: слэш
рейтинг: PG-13
размер: макси
статус: в процессе
бета:  Elke Maiou

---

— Отец, нам надо поговорить. Есть минутка?

Алан оторвался от дел, поднимая на сына взгляд. Кажется, он уже понимал, о чем будет разговор — и разговаривать на эту тему не хотел. Но и выставлять за дверь Мартина — тоже. Он закрыл толстый ежедневник в дорогом кожаном переплете, завинтил на паркере колпачок, аккуратно положил ручку в подставку и указал на кресло. Тот кивнул, закрыл за собой дверь и прошел в отцовский кабинет. Дома рабочее место Алана Маккензи заметно отличалось от минималистичного офисного кабинета — было здесь огромное количество книг на вишневых стеллажах вдоль стен, широкий стол темного дуба и уютные кожаные кресла для тех, кто решит молча посидеть рядом, пока мужчина работает. Таковой, в частности, была мать. Шарон любила составить мужу компанию, пока тот был занят. Она почти бесшумно переворачивала страницы книги, время от времени поглядывая на супруга, и ждала, когда прислуга позовет к ужину или придет время ложиться спать. С ней было удивительно уютно молчать, пусть в юриспруденции она ничего не смыслила и хоть как-то разделить увлечение и работу мужа была не в состоянии. Алан в свое время пытался ввести ее в курс одного интересного дела, которое он вел на тот момент в суде, но Шарон, к великому его сожалению, слишком быстро потеряла нить его рассуждений — больше он не пытался. Зато сын пошел в него.

Отец откинулся в рабочем кресле, всем видом показывая, что готов слушать.

— Может, приказать принести кофе? — вопросительно взглянул он на Мартина. — Или лучше виски?

При мысли о выпивке молодой человек внутренне скривился.

— С тобой я всегда рад выпить, но сегодня, пожалуй, откажусь, — улыбнулся он отцу, опираясь на подлокотник. — Так что давай кофе.

Алан поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер прислуги. Ответили ему тут же.

— Так о чем ты хотел поговорить? — отдав распоряжение о кофе, он вернулся к разговору.

— Да все о том же, — чуть склонив голову, Мартин потер шею, подбирая слова.

В общем-то, их он подобрал заранее. Он даже речь заготовил, которую собирался выдать отцу — в защиту себя и своего права на достойную личную жизнь. Но сейчас, под внимательным взглядом родительских голубых глаз, все его стройные ходы и логические обоснования казались ему каким-то детским лепетом. Алан был первоклассным юристом, адвокатом, выигравшим не одно сложное дело — и вступать с таким в спор было все равно что любителям играть со сборной Бразилии.

— В общем, отец, я не готов жениться.

— Мы это уже обсуждали, Мартин. Если ты не готов почти в тридцать, то и не будешь готов в тридцать пять. В тридцать пять тем более будешь не готов.

— Я не готов жениться на Сесиль.

— Она, конечно, не лучшая партия на свете, но ты хотя бы можешь быть уверен, что она не будет тебе изменять.

— Потому что на такую никто и не взглянет? — мрачно пошутил Мартин.

— В каждой шутке есть доля шутки, — Алан был серьезен. — Но твоя мать тоже не первая красавица.

— Отец, послушай меня. Услышь меня, ладно?

Алан в удивлении вскинул брови. Снял очки и, сложив дужки, положил поверх ежедневника.

— Есть что-то, чего я еще не слышал?

Мартин сжал губы. Скептический настрой отца не сулил ничего хорошего. Но он дал себе слово попытаться — хотя бы еще раз, в последний раз сделать что-то, чтобы изменить ситуацию. Знаешь, сказал ему тогда Виктор, ведь человек способен и сам вывернуться наизнанку, и мир вывернуть, если он решит, что ему это действительно нужно. Не бойся расставить приоритеты. Ты — или нормы, в которых тебя приучили жить. Эти слова не давали ему покоя. Они были не то как свет в конце туннеля, не то как смачный пинок под зад. Точнее Мартин определить не мог, но, как бы то ни было, он принял решение попытаться еще раз. Раздражало, конечно, понимание, что импульс этот задал ему не он сам, а какой-то трансвестит-неудачник.

Он вообще к разговору с Виктором возвращался все эти четыре дня по нескольку раз за сутки. Это, кончено, подбешивало. Мартин не мог — даже скорее упорно не хотел, но понимание и осознание порой пробирались исподтишка — не признать, что те посиделки за кофе оказались если не приятными, то уютными. И кофе, который варит Виктор, тоже неплох. Не такой, конечно, как в кофейне на Уиллоу-стрит, но там и работают профессионалы, мастера своего дела. А Виктор был... Каждый раз от мысли о том, что стало причиной знакомства с этим трансвеститом, у Маккензи сжимались все внутренности и его начинало душить чувство то ли отвращения, то ли пренебрежения, то ли унижения. Да и стыда, ко всему прочему, тоже. Он застывал посреди какого-то дела, сжав зубы до напрягшихся желваков, смотрел перед собой невидящим взглядом. «Мистер Маккензи, все в порядке?» — окликала его секретарша. «Мартин, что случилось?» — взволнованно спрашивали его сотрудники, чье положение в «Маккензи и Морган» позволяло поддерживать с ним отношения вроде дружеских. И тогда он встряхивал головой, дергал плечами, сбрасывая с них ледяные мурашки, и придумывал какую-то успокаивающую нейтральную чушь.

В общем, радовало то, что если отвлечься на работу или иные хлопоты, то факт пробуждения в постели гея не казался таким уж преступлением — или наказанием, смотря как взглянуть. Иногда он даже весьма осторожно, как сапер на минном поле, копался в воспоминаниях, с опаской перетряхивая эмоции того дня. Признаваться себе было страшно, но суббота была не только отвратительной. Если на секундочку забыть о факте, что Виктор гей, трап, отщепенец и извращенец, в общении он был просто... чудесен — будет пожалуй слишком громким словом, но именно оно всплыло сознании Маккензи, когда он попытался проанализировать. Нет, конечно же, не чудесен, и дело тут скорее в том, что с ним, с этим человеком из совсем другой жизни — словно бы вообще из параллельного мира, в который он по пьяни окунулся и нескоро теперь отмоется — Мартин был никак и ничем не связан, он ничем не был ему обязан — и потому был рядом с ним свободен. Морально. А может... может дело было совсем в ином. Внешность трансвестита, что-то среднее между мужчиной и женщиной, эта промежуточная стадия, ни рыба, ни мясо, в моменты, когда увлекал разговор, играла занятную штуку: Виктор становился словно бы бесполым, снимая с Мартина всякое бремя осознания, с кем он переспал.

Он позволил себе смеяться, когда было смешно, даже над пошлыми шуточками, он не опасался, что не дотянет до какой-то кем-то когда-то придуманной планки, которой он зачем-то должен соответствовать, он мог не волноваться о мятой рубашке — да он вообще за столом сидел босой и небритый! — он мог, в конце концов, просто высказаться вволю о своей ситуации, не боясь, что сказанное перекрученное и с повышенным градусом острословия дойдет до ушей самой Сесиль или ее отца — и привет, скандал. Он мог... Ну в общем-то да, будем честны, он нашел свободные уши, которые понимающе кивали, пытались помочь в поиске выхода, ну или хотя бы как-то подбодрить, которые поили его вкусным кофе, а потом чаем, угощали сигаретами и подкидывали такие комментарии, от которых Мартина пробивало на смех — и в общем-то в тот момент ситуация не казалась такой уж мрачной. И если ему было так легко и непринужденно рядом с геем и извращенцем, то почему рядом с женой должно быть так тоскливо, как бывает ему при мысли о Сесиль Морган?

В субботу на той маленькой тесной кухоньке напряжение на время оставило его, позволив поверить, что жизнь пошутила с ним не такую уж и злую шутку. Сейчас же эта кухня вспоминалась, как сон, а стоило охватить в памяти всю ситуацию в целом, как у Мартина начинало нервно простреливать в печенках. Он в упор посмотрел на отца.

— В пятницу, когда я напился и пропал из поля зрения, — от этих слов сына Алан глянул на него еще скептичнее, поскольку обзванивать больницы под нервные причитания Шарон было делом не особо приятным. Мартин поспешил продолжить: — Я познакомился с одним человеком. Он сам здесь совершенно не важен — важен наш с ним разговор. — Парень замолчал, ощущая себя, как на экзамене.

— И о чем был ваш разговор? — с любопытством в голосе поинтересовался отец.

Мартин, опустивший было в задумчивости взгляд, снова поднял глаза на родителя.

— Да о жизни, в общем-то. О перипетиях, о родителях, о семье. И я понял, что я не хочу всю свою жизнь прожить с человеком, которого не люблю. Да, я знаю, что вы с мамой тоже не по любви женились — но согласись, вам повезло. Однако где гарантия, что между мною и Сесиль проскочит такая же искра?

В дверь постучали, а следом открыли ее. Служанка вошла, аккуратно внося поднос с кофейником, чашками, сахарницей и сливочником. Молча поставила это все на стол и удалилась под «Спасибо, Агнесс», тихо прикрыв за собой дверь. Алан принялся разливать кофе по чашкам.

— Ты продолжай, — между тем сказал он притихшему Мартину. — Гарантии, конечно, нет — и ты, я полагаю, собираешься к этому апеллировать?

— Да. Да, именно к этому. Я не хочу в шестьдесят лет обнаружить, что половину своей жизни я прожил впустую, что за свои шесть десятков я так и не узнал, что такое счастье. Скажи, ты будешь рад пониманию, что твой сын прожил свою жизнь вот так — никак?

— Мой сын пока что, — подняв блюдечко со стоящей на нем чашкой, Алан протянул ее Мартину, — именно так и живет. Работа — развлечения, развлечения — работа. Тебе почти тридцать, Мартин, а ты до сих пор упиваешься жизнью холостяка. Я, в общем-то, против оной ничего не имею — но надо и меру знать. Хотя бы сколько-то серьезно смотреть в будущее и понимать, что пора бы обзаводиться семьей — но ты даже попыток не делаешь. — Он откинулся в кресле, отпивая свой кофе. — Впрочем, мы это все с тобой уже обсуждали.

— Обсуждали, — с вызовом ответил Мартин. — И я хочу, чтобы обсудили еще раз.

Черт, это был его последний шанс. Если он не сумеет уговорить отца, он пропал. Но он решил. Он просчитал все в деталях — это отличный план. Самое главное — убедить отца. А дальше — а дальше он провернет все так, что обеспечит себе еще лет пять спокойной жизни, главное... главное не облажаться сейчас.

— Так вот. Да, я согласен, что не делал никаких попыток завязать отношения, а те, какие завязывались сами собой, я спускал на тормозах. Да, мне куда больше сейчас интересна работа, чем отношения. — Алан звякнул чашкой о блюдце. — Работа и развлечения, да, — поспешно добавил Мартин. — Но если ты дашь мне шанс — я даю слово. Я обещаю не отмахиваться от того, что идет ко мне в руки, а принимать это и пытаться на этом что-то построить. Я обещаю налаживать такие отношения самостоятельно. Отец, я действительно хочу найти девушку, которую полюблю и которая ответит взаимностью. Я хочу, чтобы у нас были дети, а у вас с мамой — внуки, и я хочу, чтобы мои дети имели любящих друг друга родителей. Отец, дай мне шанс на счастье.

Договорив, он наконец отпил кофе. А следом молчал в ожидании ответа, глядя в чашку. Несомненно, он может и хлопнуть дверью, уйти из отчего дома на свои хлеба и ни от кого не зависеть — в конце концов, какое-никакое имя в адвокатских кругах он себе уже заслужил. Но как по репутации обоих ударит уход сына Маккензи из их адвокатской конторы? Да и потом, в таком случае все унаследует Сесиль. А вот от этой мысли Мартина уже порядком душила жаба. Отдать все нажитое и развернутое его отцом в руки этой ничего из себя не представляющей представительнице хомо условно-сапиенс, которую Герберт Морган уж наверняка грамотно пристроит замуж... От одной мысли об этом решимость хлопать дверью ради собственных свобод мигом таяла — по крайней мере, пока есть хоть призрачный шанс исправить ситуацию.

— Ну, предположим, адвокат из тебя вышел и в самом деле неплохой, — после длительной паузы наконец заговорил Алан. — Красиво сказал. За живое задел, — он медленно кивал. — Отцовские чувства — ахиллесова пята любого родителя.

— Так каков же вердикт, ваша честь? — напряженно спросил он, до белизны пальцев сжимая ушко кофейной чашки.

— До дня рождения. Я даю тебе отсрочку до дня рождения. Если до двадцатого сентября ты не познакомишь нас с мамой с девушкой, по поводу которой у тебя будут серьезные намерения, то двадцать первого состоится ваша с Сесиль Морган помолвка. Условия ясны?

— Более чем. Спасибо, отец!

— Я ведь и в самом деле хочу тебе счастья.

В голосе Алана слышалось тепло. Но вот он допил кофе, отставил чашку на блюдце и потянулся за очками. Счастье счастьем, а работу никто не отменял.

@темы: мои рассказики, ориджиналы, неисповедимые пути

---

Темноволосые очкарики...

... одно из моих слабых мест. В основном, люблю играть персонажами с такими внешками.
Есть у Кацуро Комати (Katsuro Komachi) сайд-стори "Le Rouge et le Noir" к основной манге "Rouge". Если я ничего не путаю -- а я могу. Вряд ли я эту мангу когда-либо прочту, прозреваю, что сюжетик в ней -- ширпотребный сёнэн-ай/яой. Неинтересно.

Но очкарик!

@темы: история болезни, frpg, pix

---

Неисповедимые пути. Глава 3.

фандом: ориджиналы
категория: слэш
рейтинг: PG-13
размер: макси
статус: в процессе
бета:  Elke Maiou

---

Кофе исходил паром в большой глиняной кружке и изумительно пах. Вот так, если прикрыть глаза и сосредоточиться на этом аромате, на тепле солнечных лучей, что пробивались в щели между полосками жалюзи и разлинеили стол и лежащую на нем руку, как тетрадный лист, можно внушить себе, что все хорошо. За окном конец апреля, позднее утро, щебет птиц, кофе в чашке и, он был уверен, если покопаться в этих кухонных шкафчиках, то можно и булочку или крекеры к кофе найти. Хотя нет, после ночки все еще мутило, и мысль о булочке застряла где-то комом в горле, а расслабиться... расслабиться и вовсе не получалось.

Мартин поднял взгляд от кофе и скосил его на парня. Виктор стоял у кухонных шкафчиков, прижавшись к ним бедрами и скрестив ноги. Шкафчики были не самыми новыми. Да и в целом вся квартирка была явно бедновата по меркам Мартина. Судя по всему, владелец ее зарабатывает не так чтобы очень. А владелец этот молча курил и попивал свой кофе — точно такой же, как в чашке у Маккензи. Взгляд зацепился за длинные стройные ноги, почти не прикрытые рубашкой. Кто угодно спутал бы их с женскими. Из памяти, словно черт из табакерки, выпрыгнуло воспоминание о том, как эти ноги обхватывали его за талию — и он чуть ли не физически ощутил силу, с какой сжимали его стройные бедра. На загривке вздыбилось все, что оставила человеку эволюция.

— Я что, зря кофе варил? — Мартин поднял голову и посмотрел на совершенно спокойного, как это самое весеннее утро, парня. — Пей давай, авось жизнь перестанет казаться такой безнадежной.

— Слушай, оденься нормально, а? — сначала голос его звучал требовательно, но к концу фразы Маккензи почти умолял. Он сам не знал, как так вышло — просто вдруг мелькнула не мысль, а всего лишь ее отголосок, что качание прав окончится указующим на дверь пальцем, а выходить в мир с таким состоянием души и тела Мартин был пока не готов. Тут... хоть кофе хороший.

Виктор посмотрел на него долгим внимательным взглядом, в глубине которого Маккензи рассмотрел укор. Но все же отставил чашку, докурив сигарету, затушил ее в пепельницу и ушел из кухни, оставив страдальца наедине со страданиями.

Как ни крути, этот Мартин был еще не худший вариант. Для натурала, поутру обнаружившего, что ночью он трахался с мужиком, держится он еще даже ничего, бодренько. Или скорее, вменяемо. За свою не то чтобы долгую жизнь он насмотрелся на такое количество различных гомофобов, что имел все основания ожидать от этого несчастливчика агрессии, волн ненависти и проклятий на свою голову. А нет, тот просто молча убивался над кофе. Виктору стало его чисто по-человечески жалко. Сначала отец с Сесилью, теперь вот пошатнувшиеся основы мироздания на похмельную голову — полоса чернее черного.

Когда Виктор вернулся на кухню, одет он был и в самом деле нормально. Торс с намеками на мускулатуру был обтянут черной майкой-боксеркой, на бедрах болтались потертые джинсы, а волосы были кое-как собраны в куцый хвостик. Он выглядел... как самый обычный пацан лет двадцати. Мартин издал едва различимый стон.

— Что? — Виктор возмущенно свел брови у переносицы, одновременно приподнимая правую. — Сейчас-то что не так?

— Ты мужик, — безнадежно и неизвестно зачем опять повторил Маккензи.

— Мы это уже выяснили, да.

Мартин тяжело вздохнул, пытаясь справиться с язвящим внутри грудной клетки раздражением — не то на этого трансвестита, не то на себя.

— Смирись уже наконец. — Виктор вернулся на свое место и, взяв чашку, сделал глоток терпкого кофе, вкусно пахнущего корицей. — Смотри, мир не перевернулся. Ты даже проснулся в целости и сохранности, и член у тебя на утро после мужеложства не отсох.

Маккензи поднял на него тяжелый взгляд.

— Вот только не надо убеждать меня, что это хорошо.

— То есть не хорошо, что член не отсох? — в голосе нежно искрился сарказм.

— Не передергивай! Ты прекрасно понял, о чем я.

— Да брось ты, один раз — не пидорас, — обнадеживающе сыронизовал паренек.

Мартин сжал ладонь, лежащую на столе, в кулак и разжал. На этом жесте Виктор немного напрягся и следом невольно выдохнул.

— Ты что, меня боишься? — от такого открытия у Мартина брови приподнялись.

— Ты здоровый парень, — на него указали чашкой, — так что это закономерно.

— Что, случалось огребать за приставания? — мстительно ухмыльнулся он, чувствуя, как злорадное удовлетворение бальзамом легло на душу.

— Вот не надо вот этого! — взгляд серых глаз впился в Мартина. — Я не спорю, среди нас есть и уроды, которые домогаются всех, кто им приглянется. Но разве вы, натуралы, так никогда не делаете? А есть тихие и спокойные ребята, никого не трогают.

— А ты из каких? — в голос прорвались агрессивные обвинительные нотки.

— Не надейся, что я тебя утешу. В «Лагуну» ты завалился уже в состоянии, близком к космическому экстазу. Мычал и требовал выпивки. Зацепился за столик и расшиб бы себе прекраснейшую свою физиономию, если бы я тебя не словил. За это ты, — рука с чашкой снова указала на Мартина, и указательный палец был обвиняюще направлен прямо Маккензи в лоб, — свинья, облапал меня за зад. А теперь ты сидишь передо мной с видом оскорбленной невинности.

Мартин сделал морду кирпичом и отпил кофе. Сказанное этим трапом ситуацию усугубляло, а из смягчающих у него только состояние алкогольного угара, что само по себе чести Маккензи не делало. Выпить он не гнушался, но всегда считал, что напиваться до состояния нестояния — как минимум, зазорно.

— Ты был в том платье? — Мартин неопределенно указал рукой в сторону спальни. Виктор кивнул. — Ну да, я думал, что ты девушка. Кто угодно бы подумал!

— Кто угодно знает, что «Лагуна» — гей-бар и треть девушек в нем — переодетые мужики. Слушай, парень, — Виктора начинали раздражать эти попытки спасти свой гетеросексуальный мирок, — не пытайся себя оправдать или перевесить вину на другого. Это именно ты вчера нажрался, это именно ты завалился на территорию геев, это именно ты полез лапать меня, а не наоборот. Ну, смирись уже. И выдохни. — Он заглянул в пустую чашку: — Еще кофе хочешь?

— Хочу, — как-то обиженно буркнул Маккензи.

— Вкусно? — усмехнулся Виктор.

— Вкусно, — согласился Мартин. А парень тем временем повернулся к мойке и принялся вымывать джезву.

Тема кофе разрядила обстановку, и Мартин, кажется, снова смог сделать глубокий вдох и распрямить плечи. Головная боль совсем сошла — за это, видимо, стоит благодарить кофе. И того, кто его заварил, шепнул внутренний голос. Он поднял взгляд от стола и посмотрел на трансвестита. Тот возился у плиты, постукивая кончиками пальцев по нержавеющей поверхности в ожидании. Вот он поднял руку, подхватил турку за ручку и приподнял над огнем. Подождал немного, опустил обратно, снова поднял спустя несколько секунд. Острые лопатки двигались в вырезе майки, плавно скользя под светлой кожей. Это было красиво. От этой мысли Мартин чуть не сплюнул в пустую чашку.

— Слушай, а как мы... ну... — он замялся в попытке преодолеть естественное противление своей натуры.

— Трахались? — не оборачиваясь подсказал Виктор.

— Д-да...

— Ну а как все люди трахаются?

— Я не о том! Ну, ты же... был... голый? — в голосе явно читалось недоверие, и Виктор усмехнулся газовой плите.

— Вот и я не знаю, как ты не заметил, что у девушки лишняя деталь между ног. Но тебе было норм, поверь. — Он обернулся через плечо и увидел, как Мартин горестно прижал ладонь к лицу. — Подай чашку, а?

Маккензи поднялся и протянул парню чашку, ловя себя на ощущении брезгливости, будто трансвестит этот болен заразной болезнью.

— Так как тебя зовут-то? По-нормальному.

На него глянули через плечо.

— Виктор, — и он тут же отвернулся, продолжая мыть чашку, теперь уже свою. Вытерев обе полотенцем, налил в них кофе и одну поставил перед гостем. Взял табуретку и сел с другой стороны стола. — Так как ты докатился до жизни такой? Что тебе Сесиль с отцом сделали, что ты так безнадежно нажрался?

Виктор получил еще один тяжелый взгляд, явно говорящий не лезть не в свое дело. В ответ на него он только чуть склонил голову к плечу. Мартин на секунду поджал губы, а затем потянулся за лежащими на столе сигаретами.

— А разве я вчера не рассказал?

— Ну, ты пытался. — Виктор наблюдал, как мужчина зажал сигарету губами и теперь прикуривал. — Но это больше походило на булькание и мычание вперемежку с «Не дождется!» и «Я имею право!» Я не очень понял, в чем проблема, если честно.

Он говорил спокойно и как-то... доверительно, что ли. Мартину вдруг показалось, что ему, в общем-то, можно и рассказать. Вчера, в любом случае, пытался. Кто он и откуда, этот парень не знает и никогда не узнает. А чуть позже он уйдет из этой квартиры, и больше они никогда друг друга не увидят. Синдром попутчика, не иначе. Он о таком читал. Единственная разница в том, что квартира — не купе и они никуда не едут. Летят. Он летит. В черную бездну отчаяния. От этой патетической мысли Мартин аж скривился. Снова крепко затянулся сигаретой и сделал большой глоток горячего кофе. На нёбе остался привкус корицы.

— Мне почти тридцать, а я еще не женат, — начал Мартин и замолчал, проворачивая чашку за край по часовой стрелке.

— Это определенно достижение, — вставил Виктор в этой паузе.

— Бл*дь!

— Молчу и слушаю! — вскинул руки парень, а следом закрыл обеими ладонями рот в знак гарантии молчания. Потянулся за сигаретами, зажал одну указательным и средним пальцами правой руки, закурил.

Мартин еще какое-то время молчал, глядя на эту руку. Красивая, ухоженная, с бесцветным лаком на аккуратных ногтях. У парня! Ну какого черта!

— Ты кем работаешь? — вместо рассказа вдруг спросил он.

— Художником-иллюстратором-фрилансером.

— Хорошо рисуешь, стало быть, — усмехнулся.

— Нормально, — Виктор вопросительно приподнял бровь — мол, к чему эти расспросы.

— Руки у тебя ухоженные больно, — пояснил Мартин. — Хорошо зарабатываешь?

— Когда как. На жизнь хватает. Так что там с Сесиль? — вернул он разговор обратно в русло.

— Да-а... Сесиль. — Маккензи глубоко затянулся. — Так вот. Я еще не женат. И не собираюсь, по большому счету. Но отец решил, раз я до сих пор не определился, то не буду возражать жениться на Сесиль Морган. Это дочь отцовского компаньона. Если я женюсь на ней, то вся контора будет моей. С точки зрения делового расчета он, конечно, прав...

— Но с точи зрения человека, ты не хочешь, — резюмировал Виктор в повисшей тишине. Мартин взглянул на него и кивнул. — И что, отец не понимает слова «нет»?

— Не понимает, — Мартин облокотился о стол и медленно поднес сигарету к губам. — Считает, он дал мне шанс самому определиться, но раз я до сих пор этого не сделал, то, стало быть, меня не убудет, если я женюсь по расчету.

— А что за бизнес у отца, что все так критично?

— У него... Э нет, не скажу. Это уже не твое дело.

Виктор пожал плечами.

— Ну а в чем проблема — найди девушку, скажи, что любишь ее. Повстречайся какое-то время, а потом скажи, что не срослось. Глядишь, за это время эту твою Сесиль выдадут замуж за кого-то еще. А чем она, кстати, тебе так не угодила?

— Она страшна. И плоская, как доска, — Мартин даже чуть скривился.

— Тоже мне проблема — это все решаемо, если есть деньги. А они, я так понимаю, есть? — Виктор скорее утверждал, чем спрашивал.

— Они-то есть. Но да, ты прав, это только часть проблемы. — Докурив, Мартин затушил сигарету в пепельницу и отпил кофе. — Она... плоская.

— Ты это уже говорил.

— Да нет, я не о размере груди. Она морально, в душе плоская. Примитивная, что ли. Хотя примитивной ее тоже не назвать — образование есть, увлекается верховой ездой и музыкой. Но это все не от нее идет — что полезно для образа, то и делает. — Мартин замолчал, а Виктор не перебивал, ожидая продолжения.

В общем-то, Сесиль была самой обычной девицей, обделенной всем, чем только природа может обделить. Лично Виктор таких людей за свою жизнь навидался. Как-то не везло ему на общение. Даже младшая сестра была такой... никакой, хотя сам брат вроде личностью вышел артистичной и талантливой.

— Вот ты, например, хоть и пи... — он резко замолчал, глотая слово, и кинул взгляд на Виктора. Ну-ну, говорило выражение лица того, — транс, а видно, что живой человек. Личность. Не знаю, как назвать. Внутри у тебя костяк есть. А у нее ничего нет. Она вся — из чужих мнений и модных тенденций. Ты не подумай, — вдруг спохватился Мартин, — это не комплимент! Ничего подобного — я лишь поясняю, чтобы ты понял.

— Да я понял, понял, — упокоили его. — Отец хочет обречь тебя на безрадостное существование с унылой женой. А кто мешает завести жену и ходить по любовницам? Заделать ей ребенка, как велит долг, и дальше жить в свое удовольствие? — вопрос был серьезный, без подвоха и второго дна. Словно бы они вместе пытались найти выход из ситуации.

— Думал я об этом. Но знаешь... как-то хочется счастья ведь. Нормальную семью, хорошую жену — ну, в перспективе. А вот такой шаг — это уже лет после сорока, когда все, и надежд нет, да и не надо оно, в общем-то.

Виктор молчал. Отпил кофе, поскреб аккуратными ноготками пробившуюся реденькую щетину на подбородке.

— Ну а если фиктивный брак? Типа ты уже женат, а потом развестись. Это как вариант идеи с найти девушку. Скажи отцу, что место-то занято.

— Вчера я ему сказал, что свободен, как ветер в поле, — с этого все и началось. Он же не идиот, поймет, что я увиливаю.

— Нда, неприятно ты попал.

— Самое поганое, что они с Морганом — это отец Сесиль — помолвку уже на июнь согласовали. То есть все, без вариантов. Все решено — а мне хоть на стенку лезь.

— Мне жаль, честно. Дурацкая ситуация. В какой-то мере я тебя понимаю — со слепыми родителями. Мать, я понимаю, отца поддерживает?

— Да, — кивнул Мартин. — Она всегда и во всем его поддерживает. А что у тебя с родителями? — с участием поинтересовался он.

Виктор удивился и вскинул бровь.

— А что у меня с родителями? Вернее, что может быть с родителями у гея-трансвестита? — он усмехнулся правым уголком губ. — Да-да, ты все правильно представил. Что-то невесело стало, да?

— Да оно и было невесело, — мрачно заметил Мартин.

— Ну, только тебе было. А теперь нам обоим.

Они рассмеялись.

@темы: мои рассказики, ориджиналы, неисповедимые пути

---

вся суть нынешних ролевых в одном скрине

Ждал и надеялся, что мода на быдляцтво и недалекость в ролевом сегменте побудет-побудет и сойдет. Но не тут-то было. Кажется, с аниме-гетто, где всплески унитаза были заметнее и активнее всего, мода на колхозное хамство, приправленная потугами выглядеть интеллектуалом, расползлась, как пошесть, на ролевые прочих направленностей. Не знаю, может, какие-то фэнтезийки еще и держатся.

Что характерно, схожая картина наблюдается и на Фикбуке: чем больше грязи, тем круче продукт. Не знаю, какой процент от йуных писателей составляют ролевики, но, подозреваю, немалый.

@темы: мысли вслух, история болезни, frpg

---

Неисповедимые пути. Глава 2.

фандом: ориджиналы
категория: слэш
рейтинг: PG-13
размер: макси
статус: в процессе
бета: Elke Maiou

---

В ванной Мартин замер, не дотянувшись до крана каких-то десяти сантиметров. На полочке перед зеркалом, рядом со стаканчиком с зубной щеткой, лежал бритвенный станок. Около него точно так же, ничуть не смущаясь, стоял баллончик с гелем для бритья. Он присвистнул. Ничего себе. Выходит, мужик ее за порог — она любовников к себе тащит. Ситуация с забытым именем перестала казаться ему такой неловкой. И если в первый момент от этой бритвы на самом виду его неприятно куда-то в печень кольнуло холодной иглой испуга, то сейчас Мартин ощущал даже какое-то облегчение. Главное, чтобы ее... любовник — муж? жених? — не заявился домой, пока он будет натягивать брюки — не очень-то хочется на больную голову получить порцию разборок с озверевшим от ревности рогоносцем. Но черт побери, этот факт, что его вот так притащили к себе в дом, потому что потрахаться вдруг стало не с кем, как-то исподтишка уязвлял. Задумчиво покусав губы перед своим отражением, он наконец включил воду, сделал похолоднее и принялся умываться.

Интересно, она все-таки красивая или жаба? Обрывки воспоминаний намекали на первое. К тонкой фигурке, у которой, впрочем, по его мнению бедра были узковаты, добавились аккуратные губки под полупрозрачной розовой помадой. Так что, выйдя из ванной, он имел все шансы обнаружить красотку или, по меньшей мере, милашку. Если, конечно, над такими аппетитными губками не окажется драконий клюв или свиной пятачок. Мартин решил быть оптимистом. В конце концов, мужики с уродинами не живут.

Возвращаясь из ванной в спальню, он слышал все тот же достаточно низкий, приятных оттенков голос, смеющийся, вероятно, в телефонную трубку. Хотя что греха таить, услыхав, как она с кем-то разговаривает, Мартин порядком напрягся, холодок скатился от шеи вниз и замер где-то у копчика.

Но после сюрприза с Сесиль жизнь, судя по всему, в мелочах решила быть к нему милостива: в квартире кроме них не было никого. Застегивая пуговицы на рубашке, он остановился в кухонном дверном проеме, оперевшись плечом о косяк. Она, все в той же рубахе, стояла у мойки к нему спиной и мыла посуду. В кухне витал чуть сладковатый аромат кофе. Мартин понял, что антипохмелин действительно помог — рот наполнился слюной, хоть в затылке еще ощутимо пульсировало.

— Привет, — он сделал шаг в кухню.

Она вздрогнула от неожиданности и резко обернулась.

— О, привет. Смотрю, тебе полегчало. Кофе будешь? — дружелюбно спросила она, закрывая кран.

— Не откажусь. Как утро? — он прошел и уселся на табурет за столом, рассматривая ее с близкого расстояния.

В картину умелых и привычных движений, прилегающей к ягодицам ткани и легкого наклона головы вкрался диссонанс. Она была плоской. Не то что плоскодонкой, как Сесиль, а действительно плоской — под рубашкой не было и намека на грудь. Мартин неосознанно подобрался, пятой точкой заподозрив подвох. Он даже пальцы на ногах подогнул от внезапного напряжения души.

— О, утро прекрасное, — тем временем отвечала она, указывая рукой на окно с жалюзи, в которые с той стороны било яркое весеннее солнце. — Ты-то зачем так напился? Нет, я понимаю, проблемы, — взяла сигарету, щелкнула зажигалкой и затянулась, следом выдохнула, — но все же? Курить будешь?

Она подхватила пепельницу и сигареты, подошла ко столу и чуть наклонилась, чтобы поставить их поближе к гостю. Легкий аромат, такой же, как и в спальне, коснулся ноздрей Мартина. Но не до ощущений и воспоминаний ему было — он во все глаза глядел на утреннюю щетину, пробившуюся на аккуратной щеке любовницы, и ощущал, как на голове шевелятся волосы. А заодно, походу, на спине и груди.

— Ты мужик! — он вскочил, переворачивая табуретку, и отскакивая на шаг назад. Отскочил бы дальше, но там уже был подоконник с кактусом, фикусом и чем-то цветущим.

— А... — она... он замер, не донеся сигарету до рта, и с некоторым непониманием воззрился на Мартина. — С добрым утром, — с милой саркастичной улыбочкой прокомментировал реакцию гостя.

— Ты, твою мать, мужик и..! — тут Мартин на секундочку подавился словами, чувствуя, что задыхается. Облизал губы. — Мы с тобой трахались? — с обреченной, но надеждой в голосе.

— Определенно, — безапелляционно кивнула «она» и наконец затянулась сигаретой.

— То есть я... трахался с мужиком...

— Технически — да, — безжалостно ответил этот парень, так похожий на девушку.

— Стало быть, ты — сраный гомосек и затянул меня по пьяни к себе в постель, — с такой позиции ситуация казалась хоть чуточку, но легче. — Да когда ж вы все передохнете!

Виктор на мгновение скривился. Слышать подобное было неприятно — хоть и не впервой. Он вдохнул и хлопнул ладонью по столу.

— Так, во-первых, ты у меня дома, — спокойно, но четко отчеканил он. — Во-вторых, давай без вот этих вот оскорблений и истерик. Я же не истерю оттого, что трахавший меня похотливый страдалец вдруг оказался гомофобом! Может, ты только что ранил меня в самое сердечко!

Мартин молчал. Перед глазами, как фотографии, одна за другой мелькали сцены вчерашнего вечера: они танцуют, и руки его лежат на ее... его, вашу мать, его! ягодицах; он целует аккуратные чуть острые плечи; он зарывается носом в волосы, туда, куда-то почти что за ухо, и жадно вдыхает аромат; он плотно прижимает к себе это узкое тело... Невольно он взглянул на стоящего перед ним парня. Там, скрытая мягкими складками светлой рубашки, эта узкая талия и ягодицы, которые... Маккензи уставился на свою ладонь, словно в ней до сих пор была ее... его ягодица.

Виктор молча курил, наблюдая за ним. Хотелось, признаться, взять с плиты сковороду и до тяжелого металлического гула приложить жертву собственного идиотизма по голове.

— Как зовут тебя? — хрипло спросил Мартин, сглатывая ставший в горле ком. Кадык дернулся вверх-вниз и замер.

— Хм, — Виктор саркастично выгнул выщипанную бровь, мучительно давя в себе рвущуюся наружу издевку. Не сумел. — Вчера ты звал меня Викторией, милый, — грудным голосом нежно пропел он.

— Заткнись! — рявкнул Маккензи, ударяя ладонью по столу, и скривился от спазма головной боли.

— Не ори на меня! — Сказать, что он не испугался этой вспышки агрессии, значило бы соврать. Между ним и этим любовничком было килограмм под двадцать разницы, и шансов получить в зубы было больше, чем дать. — Не нравится — выметайся. Может, Сесиль приголубит и пожалеет несчастного.

На словах про Сесиль Мартин заметно стух, словно бы сделал шаг назад. Виктор вскинул бровь и мысленно хмыкнул, делая пометочку.

— Сядь — кофе тебе сделаю. — Он затушил окурок в пепельницу. — Как нажраться в слюни и душу изливать — это мы герои, а как мужика трахнуть — так «Яду мне, яду!»

Надо отдать должное, тон Виктора стал мягче и даже каким-то сочувственным. Судя по всему, вчера ему поведали долгую и душещипательную историю. Маккензи поднял опрокинутый табурет и послушно на него сел, уперевшись руками в угол между колен. Голова его была низко опущена. Виктор же, откинув за плечо волосы, повернулся к мойке. Снял с нее турку, достал из шкафчика жестяную банку и насыпал две чайных ложки молотого кофе в посудину. Залил водой и поставил на огонь.

— Тебе с корицей или гвоздикой?

— Без разницы, — блекло, бесцветно, откуда-то из глубин колодца, по самые края полного отчаянием человека, познавшего всю подлость жизни, ответил столу Мартин.

— Сливок доливать?

— Без разницы.

— А сахар класть?

— Без разницы.

— А с кем лучше: с мужиками или бабами?

— Без... — Мартин резко вскинулся и посмотрел на него, как на врага народа.

— Подловил! — Виктор указал на парня указательными пальцами обеих рук и подмигнул.

Да, в этой ситуации ему определенно было легче, чем Маккензи, зажатому жизнью со всех сторон.

@темы: мои рассказики, ориджиналы, неисповедимые пути

---

Всегда любил английский за его неоднозначность. Принимая во внимание, что любой язык отображает ментальность народа, на нем говорящего, немного страшно представить, что творится в голове у людей, у которых "телесный" и "алый", например, обозначаются одним словом, или "шторм/шквальный ветер" и "ветерок". Разброд и шатание. На фоне этого наше отечественное "Да нет, не знаю" несколько меркнет.

P.S.: Не говоря уже о том, что в названии английской гвоздики, в этом самом carnation, явно фигурирует корень carna -- плоть. (И это подтверждает wiki-словарь, см. картинку ниже.) Цветок ассоциируется с куском мяса -- теперь и у меня тоже %)

+1

@темы: мысли вслух, история болезни, it's English, baby

---

Неисповедимые пути. Глава 1.

фандом: ориджиналы
категория: слэш
рейтинг: PG-13
размер: макси
статус: в процессе
бета:  Elke Maiou

---

Он решился сделать усилие и разлепить веки лишь тогда, когда замок в двери негромко щелкнул, а сама дверь начала медленно открываться. Солнечный свет, ворвавшийся в узкую щелочку меж приоткрытых век, резанул по глазам и всколыхнул в голове волны похмельной боли, отчего картинка на какое-то время потеряла фокус и поплыла: и комнатная дверь, и ковер на полу, и идущие по нему ножки. Мартин застонал, зажмурился и мучительно ткнулся лицом в подушку, чувствуя, как из макушки кто-то настырно вылупляется на свет. От локального апокалипсиса спасала только воцарившаяся под веками темнота.

Мягкие шаги замерли около кровати. Да, кровати. Чьей? Где он вообще оказался? Около уха раздался едва слышный стук стекла о поверхность — словно стакан поставили на стол, — а следом легкий шелест.

— От похмелья, — голос звучал на удивление приятно, даже несмотря на работающий в голове отбойный молоток.

Только бы она была красивой, мелькнула мысль посреди того месива, что творилось у него в голове. Мартину казалось, что там, внутри, у него сейчас не мозги, а раскрошенный арбуз, или дыня, или, на худой конец, яблочное пюре.

— Ванная — сразу направо из комнаты, — произнес все тот же голос, и ему вдруг на секундочку показалось, что он чуть низковат, как на его вкус.

Только бы она была красивой, подумал он снова, бережно поворачивая голову и с усилием поднимая веко правого глаза. Но ее рассмотреть он уже не успел — только лишь заметил удаляющиеся стройные ножки под подолом кремовой мужской рубашки на несколько размеров больше и пышную копну прямых темных волос, спадающих чуть ниже плеч. Дверь, мягко щелкнув, закрылась. Совершая еще один мучительный рывок воли на грани героизма, Мартин перевернулся на спину.

Боль тут же прострелила голову, грозясь раскроить череп на части, если этого вдруг еще не сделал тот, кто из головы вылуплялся. Он сухо и хрипло застонал. Исцеление лежало совсем рядом, на прикроватном столике, и обещало блаженство — если, конечно, он найдет в себе силы и дотянется до таблеток, а потом еще раз до стакана. Как же чертовски было жаль, что она, таинственная эта незнакомка, ушла, а не осталась, не бросила таблеточку в стакан, выдавив ту из блистера наманикюренными пальчиками, не поднесла ему к губам край бокала с прозрачной прохладой воды. Осторожно улыбнувшись этим мыслям самими уголками губ, Мартин наконец взял себя в руки и приподнялся на локте.

Изнутри головы в лоб ему тут же ударился раскаленный стальной шар, в который, по всей видимости, скукожился его мозг после вчерашнего. Он прижал ладонь ко лбу, неосознанно таким образом пытаясь унять боль. Как ее звать-то? Никакое из имен не шло на ум. Только Сесилия — однако это Сесилия Морган, с которой все и началось. А эта? Но в памяти спорадически вспыхивали только воспоминания о прошлой ночи, да и то до определенного ее момента — а дальше темнота. Мама, папа, за что вы так?! Если вчера, надравшись до беспамятства в каком-то сомнительной репутации ночном клубе, он еще сумел сбежать от проблем, то сейчас они уверенно догнали его на пару с головной болью. Пульсация, кажется, немного стихла, и Мартин потянулся за лекарством.

Блистер хрустнул в сильных, но малость подрагивающих пальцах, на простыню выпали две большие таблетки, достаточно знакомые молодому человеку. Он закинул их в стакан и наблюдал, как они растворяются в воде миллионами пузырьков. Наконец, когда реакция закончилась, он снял стакан со столика и принялся пить. Пузырьки мигом защипали нёбо и язык, неся с собою ощущение свежести и избавления от мук.

Да, но все же, как ее звать? Выйти из — он огляделся, осматривая комнату — спальни и обращаться к ней «эй ты» будет рафинированным свинством. Можно, конечно, обойтись «зайчиками», «котиками» и «рыбками», но не все же время — если она не совсем дура, то что-то заподозрит — и будет неловко. Он снова напрягся, пробуя сконцентрироваться на вчерашней ночи, но, кроме головной боли, эта попытка ничем хорошим не закончилась. Все, чем могла помочь ему память, были сполохи стробоскопа, громкая музыка, смех, чьи-то лица, смазанные и затертые опьяневшим восприятием, бокалы с виски, шоты с текилой, хайболы с коктейлями — боги, чего он только вчера не пил! А и в самом деле, чего он не пил? Это был на данный момент больной вопрос, и Мартин со стоном опустился на подушки, бережно укладывая голову. И замер, слушая, как в центре пространства телесного цвета пульсирует боль. Он накрыл глаза рукой — пространство стало темнотой.

Кто же она, кто же она? Ладно, понятно, этого не вспомнить, и вместо тщетных, бесплодных попыток лучше придумать, что дальше-то делать. Встать, привести себя в порядок, попрощаться и свалить. В конце концов, он ничем ей не обязан — ну перепихнулись разок по пьяни, с кем не бывает. С именем, конечно, неловко, по его мнению подобное — это уж слишком. Не думал он, что сам окажется в такой ситуации. Но что теперь-то поделать. Повезет — отделается зайчиками и котиками. Не повезет — придется покраснеть. Во всяком случае, это не так страшно, как Сесилия Морган. Не то чтобы она была совсем уж уродиной, вовсе нет — она просто была серой мышью совершенно не во вкусе Мартина, и ему совсем не хотелось остаток жизни провести мужем этой плоскодонки, которую и заметить-то получается не всегда, настолько она ничего из себя не представляет как личность. Зато представляет ее приданое — и у отца Мартина на этот счет свой совершенно четкий взгляд. Он медленно вздохнул.

Да уж, отец вчера был на редкость категоричен. Мартин нечасто видел его в таком настроении — и всякий раз ничем хорошим это не заканчивалось. Обычно — для оппонентов Алана. Кто ж знал, что и родной сын однажды окажется в их числе. Он поднял руку и в досаде сжал переносицу двумя пальцами. Головная боль как будто бы отступила, ну, по крайней мере стала тупой и не такой смертельной, как была еще с десяток минут назад. Даже зрение вернулось в норму и руки снова ощущались своими, родными, а не какими-то кое-как откалиброванными протезами.

Тем не менее, вскакивать с постели Мартин не спешил. Открыв глаза, он принялся медленно осматривать комнату. Ничего необычного. Двуспальная кровать, на которой ночью они боги весть что творили — он взялся за край одеяла и поднес к лицу, втянул запах. Пахло чем-то очень знакомым, наверняка какая-то из популярных туалетных вод. Люстра над кроватью, по обе стороны от последней — прикроватные тумбочки с ночниками. Справа — окно, слева — дверь. А в изножии — встроенный шкаф с зеркалами на дверях. Оттуда на Мартина смотрела заплывшая небритая рожа человека с выражением лица великомученика.

— Хреново ж ты выглядишь, парень, — подумал он вслух, тут же отмечая, что голос зазвучал на порядок приличней, чем в прошлую попытку издать звуки.

В левом дальнем углу, около шкафа, стояло кресло, на которое аккуратно были сложены его вещи. Брюки перекинуты через резной подлокотник, рубашка и пиджак расправлены и разложены по спинке. Невольно он испытал к неизвестной хозяйке квартиры прилив не то симпатии, не то уважения — и однозначно благодарности. На другом подлокотнике висело блестящее серебристое платье, напоминавшее рыбью чешую. Рядом на полу стояли такие же блестящие туфли на шпильке, одна из которых упала на бок. Да-а, точно, как он мог забыть... Из тумана ночного клуба и алкогольного угара выплыло наконец воспоминание о тонкой гибкой фигурке в блестящем платье. Его руки обнимали ее талию, его губы касались ее плечика, его... акх, кхм... Мартин погнал мысли прочь. Куда разумнее сейчас будет выбраться из постели и привести себя в порядок.

@темы: мои рассказики, ориджиналы, неисповедимые пути

---

Мисс Шерлок Холмc

Будем честны, от подобного сочетания у меня в мозгу плохеет. Шаблоны трещат настолько, что даже немножко больно.
Но, собственно, это реальность, и, может, все даже окажется не так уж и плохо, как предполагается.

***

+3 скрина

"Мисс Шерлок", 8-серийный драматический сериал на японском языке, снят как совместный проект с Hulu Japan.

Сериал "Мисс Шерлок", в заглавной роли которого снялась Юко Такэгути (Yuko Takeguchi), является современной интерпретацией классических историй о Шерлоке Холмсе, раскрывающем неординарные дела. Сихори Кандзияи (Shihori Kanjiyai) играет доктора Вато, интерпретацию помощника Холмса, доктора Ватсона.

Сериал будет показан с апреля 2018, одновременно на канале Hulu в Японии и на стрим-платформе HBO — HBO GO, and HBO on Demand.

источник

***

Не знаю, лично меня пробивает на ха-ха, особенно если припомнить о какой-то своей японской школе актерского мастерства, которая учит играть, как полено. Не все фильмы, конечно, сняты подобным образом, но почему-то именно на подобное я натыкаюсь в последнее время.

Вообще, дай б-г, чтобы сериал вышел достойным, не хуже, чем первые два сезона БиБиСишного "Шерлока", но что-то после трейлера меня съедает скепсис.

@темы: мысли вслух, япония, movies and series, внезапно

---

@темы: music

---

Mononoke: это оказалось очень интересным

01.03.2017 в 03:55

Пишет  Змеиная шкурка:

Матчасть
Надеюсь тут будет кому-то интересно написанное и оно не противоречит правилам соо.
Пересматривая тут, в хорошей компании "мононоке", наткнулась на осознание, что картинка и схема действий, напоминают о чём-то смутно-знакомом. Копалась в голове довольно долго, потом осенило - айнский шаманизм.

Во-первых, достаточно загуглить сохранившиеся фотографии, чтоб сразу заметить характерную татуировку вокруг рта.
mtdata.ru/u18/photoA279/20629304206-0/original....

Во-вторых, люди перевёрнутого пола среди шаманов того региона частое (и часто упоминаемое в этнографических источниках) явление. Так специально отобранных детей растили в традициях другого пола и получались довольно странные создания.

В-третьих, "перевёртыши" изначально брались из слабых или необычных детей и воспитывались как будущие наложники, жрецы, шаманы (это если не повезло схлопотать шаманскую болезнь)

В-четвёртых, с именами у айнов (и большинства их соседей) отношения сложные и во многом завязанные на культурный мифологический пласт. В том числе, поступавшего в "ученичество" шаманизму лишали имени (а в случае с перевёртышами, это происходило вторично, при "переворачивании пола" имя тоже менялось)

Ну и в-пятых, как и в большинстве культур, шаман у айнов считался "не живым не мёртвым" пребывающим одновременно в трёх мирах (или в двух, если идёт разделение камлания, не известно достоверно, есть ли это разделение у айнов)

Ещё дофига-многабукв с разбором остальных подробностей.

Это что касается Аптекаря, тезисно - безымянный, в одежде смешанной по половому признаку, с характерными украшениями и атрибутами шамана:
Вот например зеркало-толи/панапту/кузунгу из музея айнской культуры на Хоккайдо:
www.geocities.jp/tubuler_bell/photo/PA220169.JP...

И костюм оттуда же:
www.geocities.jp/tubuler_bell/photo/PA220170.JP...
Правда есть что-то знакомое в этих линиях узоров?

А вот две страницы из «Эдзо дзинбуцуси» составленной Мацуура Такэсиро аж в 1857 г.

archive.wul.waseda.ac.jp/kosho/ru04/ru04_04816/...
archive.wul.waseda.ac.jp/kosho/wo06/wo06_03972/...

С характерными татуировками, с признаками как человека, так и существа иного мира (клыки, цветные длинные ногти, заострённые уши в дальневосточной мифологии были признаком как демонических сущностей, так и небожителей) Длительность жизни внушительная, признаки времени в разных сериях отстоят друг от друга по времени в среднем лет этак на 100 а то и поболе.

Теперь дальше, относительно Киниру, для которого у нас чаще используют термин альтер эго или кратко характеризую как меч, которым он, к слову, не является, позже объясню почему.
Киниру, слово которое используют как характеристику на азиатских форумах и изредка у нас: (金 (кин) - золото, с этим всё понятно. Иру же можно прочитать в нескольких вариантах: 入 - входить, достигать и при этом вмещать, охватывать (в речи - о садящемся солнце, поступлении в университет или попадании в аварию, как пример) или 要 - необходимость, суть.
Хотя конечно частенько вариант упрощается до "иро" - 色 - цвет. И получается Киниро – золотой, но мне так скучно.

Заканчиваем лирическое отступление и разбираем образ:
Во-первых, золотые одежды и узоры на теле, характерные и куда более выраженные признаки демонической/божественной сущности.
Во-вторых, появление только в определенные моменты, для исполнения определённых действий.
В-третьих, связь с мечом. Теперь немного о мече, который являет собой не последний атрибут в деятельности аптекаря, и вот тут надо кое-что пояснить.

Про оружие айнов информации достаточно, и я не буду заострять внимание на подробностях, но обращу его на два нюанса:
Гарда – в отличие от привычного оружия других японских племён у айнов отсутствует гарда-цуба.
И оформление ножен.
Вот опять же, фото всё из того же музея:
www.geocities.jp/tubuler_bell/photo/PA220168.JP...

Это поздние образцы, здесь нас интересует оформление ножен.

И вот сканы из «Эдзо дзинбуцуси»
archive.wul.waseda.ac.jp/kosho/wo06/wo06_03972/...
archive.wul.waseda.ac.jp/kosho/wo06/wo06_03972/...

Обратили внимание на гарду?

Ещё один интересный аспект косвенно на мой взгляд связанный с мечом аптекаря, это украшение оголовья рукояти – морда украшенная пучком волос/шерсти.
Почему связан, и почему косвенно?
В айнской культуре очень распространена такая штука как инау – палочка оструженная так, что получается длинная «грива» из стружек. Доподлинно значение и назначение инау неизвестно, но большинство исследователей сходятся во мнении, что это изображение посредника, через которого можно послать зов в любой из миров.

Инау, фотографии из музея:
www.geocities.jp/tubuler_bell/photo/PA220155.JP...

Теперь немного лирических отступлений и краткий экскурс в мировоззрения.
Для справки: в айнской культуре существует два важных (я бы даже сказала центральных) элемента - рамат и камуй.
Рамат - дух, жизненная сила (да, про силу духа тоже оно)
Камуй - некое высшее существо (рамат у этих существ тоже есть, он у всего есть, и может быть сильнее или слабее)

В свою очередь мир делится на три основных части:
Камуи мошири – обитель духов и богов, в свою очередь разделённая на высшее и низшее небо.
Айну мошири – обиталище людей, собственно острова.
Ивам пон-ка мошири – нижний мир, мир мёртвых, в свою очередь разделённый на шесть подземных княжеств.
(Кому инстересно вот статья Акулова А.Ю по пространственным воззрениям)

Но поскольку камуи живут в другом мире, то чтоб посланец попал к ним, он простите, должен быть немножечко уже мёртв. А каждый раз человека резать… не напасёшься посланцев. Вот и «посылали» инау.
Теперь меч провозглашающий «очищение» выглядит по другому?
К слову, если прислушаться, то под современным токиханацу (解き放つ - выпускать) улавливается формула «токи харай-тсу» и да, харай это чистота, очищение в данный момент, но обряд очищения – иму. А «токи» 斎 – освященная пища, подаваемая в храмах, а «итсуки» - обожествление.
Правда весёлые картинки? Т.е. по сути, выследив очередного мононоке и проведя все подготовительные ритуалы, аптекарь призывает своего духа-покровителя на трапезу.
Приятного аппетита, что)

Ну и на сладкое:
Среди айнских мифов и сказок есть довольно известный камуй, культурный герой, для айнов дофига сделавший и всячески восхваляемый.
Окикурми был «защитником айну», а также потому, что был одним из немногих камуев, кто имел антропоморфный вид постоянно (что важно)
А так же "Окикурми постоянно сражается со злыми духами и демонами, у Окикурми был меч, который вспыхивал огнем, всякий раз, когда его вынимали из ножен"
Не буду утверждать, что вау, это оно! Но... похоже)))

Теперь умножаем два на два.
Шаманские традиции штука довольно специфическая. Во-первых, в шаманы хотят единицы, в древности это была нихрена не почётная профессия, довольно опасная, да ещё и с необходимостью несколько раз помереть (и не всегда фигурально) пока таки шаманом станешь.
В шаманы выбирают духи (те самые камуи) совершенно не интересуясь мнением избираемого, и первым делом протаскивают избранника по днищу, поражая шаманской болезнью, во время которой душа испытуемого растягивается по всем трём мирам и перестаёт быть обычной, а сам душевладелец обретает признаки обитателя иномирья (если конечно выживет)
Если избранный оказался живучим, то ему ещё предстоит управится с этим самым духом, и зачастую инициация связи с ним происходит через пожирание шамана (целиком или частично, в зависимости от силы камуя) с последующим заниманием места, освободившегося после поедания одного из тонких тел. При хорошем раскладе и способности подселенца обуздать, становится защитником и помощником шамана, при плохом... ну, вы поняли, доедает и идёт искать следующего.
К слову, если и после этого новоявленный шаман выживает, ему устраивают испытания уже свои же – соплеменники и коллеги. Могут оставить голого в лесу, или бросить связанного в море – ну ка, покажи, на что способны твои духи? Ибо кому нафиг сдался в поселении бесполезный шаман, со слабыми духами?
Это я опять же, вкратце.
А теперь вывод - аптекарь ещё более не прост чем кажется поначалу, ну либо авторы бы очень удивились, если бы могли прочитать, то что я тут наваяла)))

Ссылуки на источники:
Музей культуры айну
Сканы «Эдзо дзинбуцуси»

@темы: anime, интересности

---

Когда долго ничего не писал, а потом дорвался, вернулся на Фикбук и залез в "Ждет критики".

@темы: мысли вслух, gif, pix

---

В общем-то, это только тест вставки музыки с яндекса. Но и Корженёвским поделиться не грех.

@темы: music

---

Легенда об Алире Рыжем.

фандом: ориджиналы
жанр: джен; мистический реализм, повседневность
размер: мини
рейтинг: G
статус: завершен
бета:  Elke Maiou

---

ДЕД

— Чтоб тебя морок взял!

— Тише, люди, тише! — старик вскинул грязную кисть и прижал к губам указательный палец. Приподнявшись, он склонился к парочке, затем к девушке, чуть не сунувшись бородой в костер, и уселся обратно на бревно. — Не шумите понапрасну, не поминайте Безголосого темной ночью! Его шпионы везде: тьма, притаившаяся под корягой, тени, пляшущие в свете костра, северный ветер, несущий студеную смерть. Услышит Безголосый ваш зов, придет-примчится, непроглядной тишиною накроет мир, обдерет и сожрет плоть, души ваши оставит на поживу черному воронью!

Старик воровато оглянулся за спину и плотнее запахнулся в старое пальто, на локтях и пониже спины уже изрядно истертое. От движения этого за ним по земле заплясала густая тень, окруженная рыжими бликами костра. Сидящие рядом недоуменно взглянули на дедка, в глубине души уже жалея, что пустили его погреться. Тот и впрямь бы чудаковатый: юркий, всклоченный, измазанный весь, словно не грибы собирал, а по полянам валялся, глаза шустрые прячутся под густыми бровями, а на макушке вязаная шапочка. Говорит, заблудился, пока грибы собирал, но заметил огонек и вышел наконец к их костру. Может, так оно и есть — слишком пресно, чтобы не быть правдой.

Но манеры старика так и привлекали внимание. Казалось, он готов был каждую секунду подскочить с места и рвануть прочь, семеня ногами в кедах по сосновым иглам да шишкам. Чудной дед такой, в какой-то мере даже потешный. Он мог бы здорово скрасить дикий отдых городских жителей, которым в этой глуши явно не хватало интернета и привычного комфорта.

Оля покосилась на Даниила, это все и затеявшего. Тот явно брал от жизни удовольствия больше, действительно отдыхая от цивилизации и работы, на что всех и подбил. Серые его глаза сейчас внимательно смотрели на гостя, выдавая молчаливый интерес.

— Да ладно тебе, дед! — Кирилл чуть подался вперед, протягивая старику пластиковый стаканчик с налитой в него водкой. — Брось страху нагонять.

— Чего это брось? — подала голос Надя. — Может, на ночь глядя самое оно! Что это за Безголосый, дедушка? Сами придумали или это сказка такая?

— Сказка? — удивился старик чуть погодя, когда прожевал хрустящий свежий огурец. — Не родился еще тот человек, кто может такие сказки выдумать. Правда все это, сущая правда. Неужели ты никогда про Безголосого не слышала?

Надя отрицательно покачала головой, обескураженная тем, что не знает того, что знать должна бы. И сейчас она лихорадочно копалась в памяти, перетряхивая детские воспоминания.

— И вы не слышали? — обратился он к Оле с Кириллом, указывая на них грязным крючковатым пальцем.

— Нет, дед. Видать, твоя сказка из совсем новых или совсем редких, — парень пожал плечами.

— И я не слышал, — наконец подал голос Даниил, опережая вопрос развернувшегося к нему деда. — Расскажите.

Лицо старика, рябое и рыжее в сполохах костра, изобразило глубокую задумчивость и неуверенность. Ляпнуть-то ляпнул, а стоит ли рассказывать? Глаза блеснули из-под кустов бровей и медленно осмотрели каждого из молодежи. Светловолосую и тихую Ольгу, обхватившую колени руками, простоватого и открытого Кирилла рядом с ней, Надежду, похожую на свою сестру, только чуть более курносую и бойкую, с живым уверенным взглядом. И наконец Даниила, скромно сидящего на том бревне, что стояло чуть в стороне от костра, отчего казалось, он не со всеми. Надо же, свое место старику у огня уступил, а сентябрьская ночь чай не июль.

— Не тяни, дед! Давай-ка еще подолью, на сухое горло небось и рассказывать не хочется.

— А как вас зовут? — вдруг спросила Ольга, заправляя за ухо длинную светлую челку. Как так получилось, что никто из них не спросил имени гостя, она понятия не имела.

— Да по-разному, — старик призадумался. — Кто Степаном, кто Хромым, кто Платонычем. Любое выбирай.

— Степан Платонович, значит? — неуверенно уточнила девушка, вызвав этим у сестры смешок.

— Степан Платонович, так что там с Безголосым? — вернула Надя разговор туда, с чего все началось. — И кто из нас его помянул-то?

— Помянул не помню кто. Ты, кажется, — все тот же старческий, грубый от работы палец указал на Кирилла.

— Когда это? — не понял тот, разведя руками: одна со стаканом, другая с куском мяса на вилке.

— Может, когда выругался моро…

— Тихо! Тш! — дед подскочил со своего бревна и замахала на Даниила руками.

Парень недоуменно посмотрел на того. Такая реакция старика уже не казалась забавной. Днем, скорее всего, его бы подняли на смех, но в темноте леса, когда всего света — только рыжий костер да звезды в небе, делалось как-то не по себе. Псих какой-то — поди пойми, чего от него ждать. И то, как он напряженно вглядывался и вслушивался в темноту, серьезно тревожило. Оля невольно схватила Кирилла за руку.

— У Безголосого тысяча имен и только одно истинное. Не поминайте это имя всуе, ибо именно его он слышит лучше других и приходит на зов. Приносит с собой тишину — ни птица не вскрикнет, ни ветер в ветках не всхлипнет, ни зверь не отзовется. И не слышно в этой тишине, как кричат и стонут те, кто попался Безголосому на пути.

— Слышь, дед, хватит пугать! — не выдержал Кирилл.

— А я не пугаю, — тот наконец-то уселся обратно на бревно, да так просто и спокойно, словно это не он тут всех застращал до дрожащих поджилок.

— Дед, а ты случайно не актер?

— Актер? Доводилось и актером быть. С мое поживешь — кем только не побываешь!

— Слушайте, Степан Потапович… — Надя тревожно потирала ладони.

— Платонович! — зашептала Ольга.

— Прошу прощения — Степан Платонович. — От того, как дед сдал назад, сбавляя обороты артистизма, ей определенно стало легче. Все сразу вернулось на круги своя: эмоциональный дед-экстраверт и бурная фантазия. — Так и что, от Безголосого этого нет спасения? Вот если мне надо будет отойти… Ну, в кусты, предположим, это все, мне конец?

— Нет, ну почему ж сразу так. Есть и на Безголосого управа. Да думаю, вы и о них не слышали.

— Не слышали, — скептически подтвердил Кирилл, теперь недовольный собою за то, что и на него дедовы страшилки подействовали. Жаль, Данька в стороне сидит — не заметил, насколько того проняло.

— И кто же это? — не менее скептично, чем его приятель, поинтересовался Даниил.

— Встречающие! — громким шепотом сообщил старик.

Ответом ему был задавленный смех, переходящий в хрюк. Ольга опустила взгляд и изучала коленки, Надя исподлобья смотрела на чудака, прикусив сразу обе губы, чтобы не опозориться совсем уж откровенно, и только Кирилл совершенно честно, по-простому и искренне кашлял, хлопая себя по груди, потому что поперхнулся соком. Даниил в сторонке скромно прикрыл ладонью лицо и молчал.

— Ох дед, ну ты даешь! — Кирилл наконец прокашлялся и взглянул на старика. — Столько страху напускал, чтобы потом вот так выдать: встречающие! И кого же они встречают?

— Безголосого! — гость, кажется, обиделся или же просто делал вид. — Их потому так и зовут, что они первыми встречают его вторжение и принимают на себя, чтобы такие дурни, как вы, могли спать и жить спокойно!

— Ну не такие уж мы и дурни! — сдержанно возмутилась Надя, отдыхающая на природе от корпения над кандидатской.

— А зачем они это делают? В смысле, кто их просит? — Оля подалась вперед, сжимая пальцы на коленках. Ее, похоже, стариковские бредни заинтересовали. Кирилл недовольно покосился на подругу, но рассудил, что защитить ее, если что, сумеет.

— Никто. Это их долг. Обязанность. Предназначение.

— Какое предназначение? Как у Ведьмака, что ли? — моргнула Надя.

— Какого такого Ведьмака? Не знаю таких, — очень серьезно ответил Степан Платонович. — Никто их не просит. С древних времен делают они это, защищая мир от Безголосого.

— На мечах бьются? — встрял Кирилл, которого ситуация начала потешать. Такая стандартная шаблонная фэнтезийность веселила, навевая воспоминания о собственных бездарных потугах писать какие-то истории, за которые теперь было мучительно стыдно перед самим собой. Единственное оправдание, которое он себе находил, — он был слишком юн и неумен. Благо, вовремя бросил страдать графоманией.

— И на мечах тоже. И магией.

— А что за магия? — Надя разделяла точку зрения приятеля на ситуацию, но в отличие от того еще неплохо держалась, умело пряча сарказм и скепсис.

— Их собственная, особенная.

— А расскажите.

— Я не могу. Я не знаю об их магии. Надо быть встречающим, чтобы знать и уметь. Они с ней рождаются и с ней умирают. Кто в бою, кто от старости. Кому как повезет. Хотя от старости — это вряд ли.

— Так кто же они такие? Демоны? Ангелы? — в отличие от сестры и брата Оля была серьезна.

— А, эти ваши религиозные придумки, — дошло до деда спустя миг или два. — Нет, ни те, ни другие. Встречающие, как и само человечество, намного древнее всех ваших религий. Если бы не встречающие, то и религий бы не было. Человечества бы не было, да и не только его. Все, состоящее из плоти, было бы уничтожено.

— Безголосым? Что ж он такой прожорливый? — глядя на старика, Надя потерла пальцем под носом. — Неправильно вы его называете, Степан Платонович.

— Не я — я всего лишь никто. Так, сегодня есть, завтра нет. Но Безголосый — только одно из имен, я уже говорил. Пожирающий, Глодающий, Плотоядный — как угодно.

— А встречающих этих он тоже пожирает?

— Тоже. Но с ними ему, конечно, сложнее. Они ведь не совсем люди. Живут среди людей, не отличить от людей, рождаются, как люди, умирают так же, если своей смертью случается, но все-таки не совсем люди. Сила в них есть первородная, которую все остальные растратили.

— И что? Они с этим Безголосым воюют? Он какой-то великан? — предположила Оля, покосилась на Кирилла, похлопавшего ее по спине, и возмущенно спросила шепотом, сведя брови у переносицы: — Ну что?!

— Может быть, и великан. Но вообще, он суть темнота. Самая густая, самая холодная, самая мертвая и беззвучная тьма, какая только может быть. На дне самой глубокой шахты, в самой глухой тюрьме не найти такой молчаливой убивающей тьмы. Безголосый — это он сам и его армия. Единое целое. Неистребимое. Бессмертное.

— Неистребимое? — это был молчавший доселе Даниил. — Но если встречающие ему противостоят, значит, как-то истребляют?

— Нет. Сдерживают. Дают отпор. Но как можно истребить саму тьму?

— Светом? — предположил мужчина.

— Рассеять, заставить отступить. Но не истребить. Пока тут день, где-то там — ночь, пока тут лето, где-то там — стылая зима. Пока в центре Солнечной системы горит Солнце, вокруг — ничего. Темнота, пустота, холод. Когда-то погибнет последний встречающий — и уже никто не удержит Безголосого!

— Когда это будет?! — выдохнула Ольга. На этот раз Кирилл не пытался одернуть ее. Притихла и Надя.

— Может, через тысячу лет, — старик принялся чесать висок. — А может, завтра. Однако Дома встречающих еще полны, и Алир Рыжий безжалостен как никто до него. Стоять до последнего, биться до последнего, сражаться до последнего. Безжалостен к себе и своим. Глупец, своих людей надо беречь! Падет хотя бы один Дом — и ослабеют все встречающие.

На секунду повисла пауза, в которой слышно было лишь потрескивание костра.

— Почему? А заменить другими?

— Нельзя. Так повелось с седых времен: четыре Дома — Зари, Полудня, Дом Заката и Дом Полночи. Почему так, зачем так, никто не знает. Каждый в несет дозор в свое время, но Дом Зари всегда в авангарде. Это как первые лучи солнца рассеивают тьму — так и они. Во главе с Алиром Рыжим. И на миг этой встречи мир замирает в ожидании приговора.


ВСТРЕЧАЮЩИЕ

Мир замер в ожидании приговора. Мир не мог дотянуться сюда, на раскинувшееся от края до края, укрытое беззвездной ночью поле. Мир не мог видеть, как через черный простор узкой рекой протянулись отряды встречающих. Они стояли плечом к плечу, седлом к седлу, ожидая неотвратимо ползущую на них тьму. Тьму густую, бестелесную, ледяную и безнадежную. Такая тьма не отступает на рассвете, оставляя после себя туман и росу — она поглощает каждый миг бытия, обнажая души и отбрасывая их бесполезную, бесперспективную субстанцию.

Они не видели ползущей в темноте тьмы, но ощущали этот мрак нутром. Расстояние сокращалось, и бессмысленно было измерять его километрами, милями и фарсахами — удар сердца, второй, третий.

— Приготовиться! — голос главы Дома Зари разнесся над гулкой тишиной. — Держать строй!

В приказах не было ничего нового. Раз за разом, год за годом, столетие за столетием повторялось одно и то же. Сколько встречающих погибнет в этот раз, не знал никто. Но достаточно, чтобы в мире стало больше вдов и сирот.

— Запевающие!

Над равниной раздался мерный гул голосов, сливающихся в один четкий речитатив, состоящий из отдельных звуков. Не из слов, не из фраз — древняя формула, выведенная еще в те времена, когда человечество рисовало в пещерах мамонтов. Когда страх его стал наконец достаточно велик, чтобы дать рождение Мороку.

Громче. Четче. Без отклика, без эха. Голоса начали звенеть сталью, и в этот момент в руках всадников копьями вспыхнули лучи рассветного солнца.

— Дом Зари, вперед!

Кони дернулись с места, сразу переходя в карьер. Сбруя звенела, заглушая топот копыт. Он следил за ними с холма, наблюдая, как навстречу бездонной тьме мчится край зари. Но Морок упал на них прибойной волной, захлестывая с головой — и стало не слышно ни звука. Алир Рыжий знал, они там, внутри, сражаются за завтрашний день, но сколькие из них вернутся живыми? Кого из своих людей он не досчитается? Жерома? Марии? Гиллиана? Маркуса? Артура? Анжелы? Иоганна? Анны? Он даже не знал их всех по именам. Они жили в разных частях Земного шара, имели семьи, ходили на работу, как и о сам. Но в нужное время, стоило только дозору Полночи протрубить сбор, они все оказывались здесь, на этом безграничном поле, погруженном в бесконечную тьму. Никто не знал, что находится под ногами: быть может, земля и трава, быть может, иссохшие души их предшественников. Ничего не менялось из века в век, они гибли, гибнут и будут гибнуть здесь. И Морок раз за разом будет отступать, отпуская человеческие сердца на эти самые мгновения сжавшиеся в страхе.

А люди потом скажут: вспышки на Солнце, смена погоды, событие Кэррингтона. _

— Полдень — вперед! Ударить второй волной! Закат — приготовиться! Полночь — ждать!

Гонцы с приказами мчатся к главам Домов, сияющими штандартами отмечая свой путь.

— Стоит ли им ждать, мессир? — спрашивает Хавьер за плечом.

Глава Дома Зари медленно поворачивает голову и смотрит на гонца из-под открытого забрала. Из раза в раз он оставляет какой-то из Домов в арьергарде в надежде, что их помощь не понадобится, в надежде обойтись меньшими силами, избавив от безвыигрышной битвы. Какой-то из Домов, кроме своего. Он и хотел бы, но лишь заря выходит на встречу темноте, ведя за собою день. Едва заметно Алир Рыжий поджимает губы и отворачивается, наблюдая, как навстречу замедлившемуся Мороку, бурлящему тьмы, мчатся встречающие из Дома Полудня. Редки были на его памяти те случаи, когда удавалось обойтись меньшей кровью. За двадцать с лишним человеческих лет, с тех пор, как он мальчишкой оказался здесь подле отца, по пальцам можно пересчитать те битвы.

А звенящий речитатив взмывает во тьму высокой нотой, чтобы в следующее мгновение у пехоты вспыхнули клинки и вгрызлись в неосязаемую плоть Морока.

Когда ты живешь человеком, привыкаешь к материальности мира вокруг себя, битвы с тьмою даются тяжелее. Загнанный в рамки физики мозг, привыкшее к сопротивлению тело — и поначалу кажется, ты просто рубишь воздух. Черный, ледяной до горящих щек и немеющих в латных перчатках пальцев, податливый и расступающийся в стороны от секущего его солнечного света. Смешно и нелепо, и сознание того и гляди впадет в ступор от бессмысленности. И лишь битва за битвой — если тебе суждено выживать — начинаешь понимать и привыкать, научаешься игнорировать привитое цивилизацией, чтобы ее, чертову эту цивилизацию, защитить.

— Дом Полночи — в атаку! — прокричал он, хлестнув жеребца поводьями. Закованные в металл пятки ударили неземной твари в бока, и шесть копыт загромыхали по земле, которую не суждено увидеть в этой тьме.

— Мессир, Вам нельзя!

Но если очень надо, то можно — и даже главнокомандующему можно в бой. Он знает: он выживет. И многие другие выживут, чтобы было кому в следующий раз снова оказаться здесь. Топот копыт и лязг доспеха смешались с ритмом голосов запевающих. Не слыша себя Алир вторил им, жестко и яростно выплевывая древние звуки ритуала. Конница Дома Полночи врезалась лунным свечением копий в бурлящую тьму с противоположной от него стороны. Бастард в его ладони превратился в алый рассветный луч. Боевой клич, ржание лошадей, топот копыт, его собственный голос — все пропало в один момент, когда тьма рухнула на него, оглушая, ослепляя, дезориентируя, и теперь лишь вздрагивая прядала от солнечного света в его руке.

То тут, то там виднелись сполохи, сливающиеся в сплошное мельтешение, — это встречающие сражались с поглотившим их Мороком. Гул крови в ушах заменил собою шум сражения, время для них перестало существовать. Сколько они уже в этой ледяной тьме? Сколькие погибли? Как долго все это будет еще продолжаться?

Сколько надо — столько и будет. С беззвучным рыком Алир вновь и вновь поднимал и опускал меч, рассекая стремящуюся окружить его тьму. Иссекая ее, истребляя, заставляя отступать. Кажется, они снова сумели. Или ему только кажется? Что Морок начал пятиться, как сходит приливная волна, истончаться, как утренний туман под лучами всходящего солнца? Он снова мог видеть их: воинов своего Дома и остальных Домов, вверенных ему в руки.

— Сомкнуть строй! — его голос вырывается из пожирающей звуки темноты, разносясь безапелляционным приказом над бескрайним полем боя. — Теснить врага!

Он знает, ему пора отступить, выйти из рядов фронта, уйти назад, под защиту мечей и копий, но желание быть одним из тех, кто своею рукою, держащей клинок, заставит врага отступить, держит его на месте, заставляя все так же, с усилием и болью в мышцах рубить, рубить, рубить. Пришпоривать Мицара и рубить.

Алир не выдержал и сдернул с головы потяжелевший шлем, отшвыривая тот прочь. Со свистом втянул в легкие стылый воздух и подался вперед за замахом. Волна густых рыжих волос вспыхнула в утреннем свете бастарда.

Мицар со ржанием встал на дыбы. На них сверху рухнула тьма.

Конь, содрогаясь, упал, придавливая собою седока. Полутораручный клинок кружил над головой сияющей мельницей, не давая Мороку приблизиться и поглотить. Левое предплечье разъело болью. Он перестал его ощущать.

Бесконечное мгновение спустя Алира окружили вспышки, солнечный свет ворвался в его плен из первородной тьмы и осветил: содрогающуюся в конвульсиях заднюю половину лошади, придавленного ею главнокомандующего, его руку, обрывающуюся ниже локтя.

Морок отступал.

Морок отступил. Вокруг повисла тишина.


АЛИР РЫЖИЙ

Вокруг повисла тишина. Напряженная, внимательная и настороженная. Ошеломленная тишина, которую никто из слушавших не решался нарушить первым, и только костер по-прежнему задорно потрескивал сучьями да поленьями.

— Нда, — наконец выдал впечатленный Кирилл и снял бейсболку, чтобы почесать макушку. Короткий ежик волос послушно прогнулся под пальцами и тут же воспрял снова. — И что, он так без руки и остался?

— Ну, выходит, что да, если верить легенде, — развел руками дед.

— А вы сами-то верите? — полюбопытствовал со своего чуть отдаленного места Даниил.

— Я-то верю.

— Почему? Что вас заставляет верить? — настойчиво спросила Надя, собираясь получить ответ на свой вопрос. Она захлопала руками по карманам куртки, но те оказались пусты. — Дань, дай покурить.

Мужчина зашевелился, распрямляя спину, чтобы достать пачку сигарет с зажигалкой внутри. Молча бросил ту Надежде и снова сгорбился, опираясь локтями на колени. Кирилл встал со своего места и завозился в двух шагах от освещенного костром круга, выбирая ветки получше. Пламя вспыхнуло снопом искр, когда в него упало небольшое поленце, и жадно обняло то жаром.

Гость тем временем не спешил с ответом. Он долго смотрел на Надю, затем на Даниила, на копошащегося в темноте Кирилла. Сунул ладонь под воротник пальто и потер старческую шею.

— Вот какой вопрос задала, — задумчиво проговорил он. — Что же заставляет вас — не именно вас, а людей вообще — верить в Иисуса Христа, в Аллаха, Будду?

— Дед, ну ты не сравнивай мировые религии и вот эту… сказку, — Кирилл по прежнему стоял на границе света и темноты, изучая Степана Платоновича через костер.

— Давайте не будем вдаваться в философию, — проговорила, выдыхая дым, Надя. — Вы можете ответить на мой вопрос?

— Нет, — старик обезоруживающе расплылся в щербатой улыбке.

— На самом интересном месте, — вздохнула Ольга и поднялась с бревна. Переступила то и скрылась в темноте в направлении палаток.

— Оль, ты куда?

Кирилл поспешил за ней, оставляя у костра друга, сестру своей девушки и странного гостя, растревожившего всех их вместе и каждого из них по-своему. Надя была в какой-то мере раздражена, это угадывалось в ней без труда. Любопытно только, что ее так зацепило. Оля, судя по всему, приняла услышанное близко к сердцу, может, испугалась даже.

— Ну, чего ты? — догнал он ее между палаток и мягко обнял со спины, сцепляя руки на талии девушки. Она положила ладони сверху.

— Да черт его знает, Кир, — неуверенно ответила девушка. — Странный такой этот дед. Кажется, будто он правду говорит. Но верить — в это?!

— Да ну какая это правда, — Кирилл положил подбородок на светло-русую ее макушку. — Дедок слегка не в себе, судя по всему. Может, тихий, потому в сумасшедший дом его не заперли. Из ближайшей деревни, погулять ходит. Верит в свои россказни и нам лапшу на уши навешал.

— Но ведь хочется верить! — Ольга подняла глаза вверх, силясь увидеть лицо мужчины.

— Ну, есть такое, конечно, — нехотя согласился тот.

Оба замолчали, размышляя.

— И когда это было? — тем временем у костра продолжила допытываться скептически мыслящая Надежда, готовая сопротивляться до конца не понятному язвящему в душе чувству.

Вслушиваться в него пока времени особо не было, да, честно говоря, и не хотелось. Не хотелось, обнаружить внутри себя что-то, способное подточить ее сугубо научный подход к жизни. Ей нравилось так, как есть, а не вот этот дед со странными историями.

— Может, год назад, может…

— Тысячу лет? — язвительно перебила она.

— … чуть больше года назад, — договорил Степан Платонович, глядя ей в глаза. — Совсем недавно.

— А звучит, как легенда седой старины, — подал голос Даниил.

— Может, и так, — пожал дед плечами. — Двадцать первый век, конечно, исключает события, не вписывающиеся в стройные научные теории.

Надя сверкнула глазами, кинула окурок в костер и поднялась на ноги.

— Пойду к нашим голубкам. Даня, не скучай.

— Будь спок. Только сигареты верни.

Словив пачку, он тут же закурил. Спустя две затяжки поднялся с бревна и отошел. Но не к палаткам, как все остальные, а в противоположную сторону, к деревьям, меж чьих разлапистых веток проглядывало ночное небо сентября, щедро посыпанное звездами — здесь, вдали от городских огней, такими яркими. Над дальним краем леса ползла луна.

Пройдя по тропике между стволов, Даниил остановился. Подняв голову, он смотрел на звезды в прореху между листьями и курил. За спиной раздались едва слышные шаги.

— Так кто ты такой, Степан Платонович? — вкрадчиво спросил он, продолжая глядеть вверх.

Вместо ответа он спиной ощутил движение и рефлекторно дернулся в сторону. Пространство, где полмгновения назад была его грудная клетка, пронзил клинок чернее самой бездонной тьмы. Застыл на миг и дернулся обратно, чтобы тут же метнуться к горлу Даниила.

В скудном свете звезд, пробившемся сюда сквозь кроны деревьев, блекло блеснула латная перчатка на левой руке мужчины. Пальцы сжались на черном лезвии, сжались сильнее, кроша то.

— Как это… — выдохнула тьма из-под куцей шапочки.

— В легенде не говорится, что кузнецы встречающих выковали Алиру Рыжему новую руку? — глядя прямо в этот черный сгусток, дернул краем губ Даниил. Рыжие пряди выбились из хвоста и свисали по обе стороны от лица.

Пальто начало оседать на землю меж корнями деревьев, тьма потекла в стороны, подобно спруту. В лесу зазвучал речитатив. Не тот, который ткется сотнями голосов запевающих, а тихий, спокойный, звенящий сталью в жестком голосе.

Даниил молниеносно поднял правую руку и схватил из воздуха вибрирующий луч света, немедля вонзая его в темный сгусток под шапочкой. Тьма вздрогнула, заклубилась чернилами и рассеялась.

— Эй, постойте, куда же вы?! — крикнул Даниил в пустоту, спокойно обеими руками убирая за уши выбившиеся пряди.

— Данька? Что там? — через четверть минуты к нему подбежал Кирилл, за которым спешили девчонки. — Что случилось?

— Да дед этот… — развел Даниил руками. — Убежал! — он махнул рукой в неопределенном направлении.

— Как — убежал? — моргнула Ольга.

— Я же говорил тебе, он не в себе, — обнял ее за плечи Кирилл. — А ты переживала. Ладно, ну его.

— А если он заблудится? Его надо найти!

— А если заблудимся мы? — привела контраргумент Надя.

— Вот именно, — кивнул Кирилл. — Ладно, ребята, пойдем лучше к костру.

@темы: мои рассказики, мистика, джен, мистический реализм

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Bleach: Hanami. Зюйд-зюйд-вест. [AU]

1. Название: Зюйд-зюйд-вест.

2. Примерное время: XVII век — эпоха морских открытий, колонизации Нового Света и войн за господство. А также время расцвета вполне легального пиратства в морях и океанах всех континентов.

3. Действующие лица:

Благородные пленницы:

Донья Анхелика де Толедо

Kuchiki Hisana

Итак, позвольте представить - донья Анхелика де Толедо, дочь гранда Алваро де Толедо, семнадцати лет отроду.
Характера спокойного, вдумчивого. Очень гордая, привыкшая к роскоши и повиновению слуг, впрочем - не капризна. Не любит повышать голоса и катать истерики, считая подобное поведение уделом плебеев. Набожная католичка, верует искренне и от всего сердца, но без фанатизма. Пестованное создание, сносно обращающееся с кинжалом, ибо папенька велели. Не любит придворных лизоблюдов, предпочитая либо молчать, либо говорить правду, облекая оную в зависимости от ситуации резкими и прямыми или обтекаемыми выражениями. Выделяется среди сверстниц, отдавая предпочтение моде минувших веков, не обращая внимания на нынешнюю, за что слывет несколько чудаковатой, благо, репутация и влияние Алваро надежно хранят её от более резкого отношения и неприятия. Получила образование, приличествующее девице благородного дома, музицирует, поет, слагает стихи, вышивает, кое-что знает о лекарствах и врачевании, совершенно не умеет готовить, до дня похищения о пиратах слышала лишь разнообразные басни, которые знать девицам не пристало, но любопытно же! Умолила папеньку взять с собой в настоящую колонию, дарованную Алваро за заслуги перед престолом Его Величеством Филлипом Вторым, которому де Толедо предан, подобно псу. Маменька, Констанс в девичестве де Борха, н-ное количество лет назад скончалась от лихорадки, потому единственную дочь и наследницу отец балует без меры, позволяя многое. В том числе - и отправиться с ним, разумеется в приличной компании доньи Катарины, дочери одного из его вассалов, наперсницы и компаньонки.

На свой, особенный, нетипичный для того века лад - красива (внешность та же самая, что и у Хисаны, только волосы - гордость женщины тех веков - вопреки моде очень длинные и густые, до щиколоток примерно).

Донья Катарина де Лара

Arisugawa Rina

Донья Катарина де Лара. Дочь небезызвестного идальго Фернандеса де Лара, вассала гранда Алваро де Толедо. 18 лет отроду. Наедине с доньей и своим отцом очень заботливая, улыбчивая и веселая. На людях достаточно сдержанная и спокойная, шествующая рядом с Анхеликой молчаливой глыбой высокомерия. А кто сможет защитить от посягательств "разных" на дочь дома де Толедо кроме нее? Под этими "разными" де Лара имеет ввиду мужчин, что засматриваются на прекрасную Анхелику, женщин и девушек, что завистливо строят козни против юнной дочери де Толедо и многие, многие... Рвение в защите прекрасной доньи привело Катарину даже к тому, что она взяла в руки оружие - неслыханное по тем временам для уважающей себя дамы. Отец девушки, когда узнал об этом, лишь по-отечески улыбнулся и подарил своему чаду красивые плотные перчатки, украшенные крупными кружевами - для того чтобы скрыть мозоли от тяжелых сабель и шпаг. Вернее вассалов, чем дом де Лара, у Алваро де Толедо не было.
Умеет петь, очень не плохо танцует, прекрасно разбирается в кулинарии, иногда позволяя себе баловать свою прекрасную донью разнообразными вкусными блюдами. Самое любимое занятие - разговоры с милой доньей и расчесывание шикарных волос Анхелики. Наслышана о пиратах от своего преподавателя по фехтованию - бывшего моряка, который оказался единственным выжившим после столкновения с пиратским судном "Единорог".

Лихие пираты:

Капитан Норд

Kuchiki Byakuya

Анри Жюльен де Бюсси, но все знают как капитана Норда — прозвище, полученное от команды за характер.
28 лет.

Сын Жюльена де Бюсси, маркиза, который имел неосторожность нелестно отозваться о Ришелье, за что и поплатился репутацией и титулом. Еще лет двадцать с лишним назад. Обуянный гневом и жаждой мести, на спасенные деньги купил корабль и нанял команду. Поскольку маркизу уже доводилось плавать на кораблях, а также бывать в Англии и там даже учиться у великих мореплавателей, опыт у Жюльена де Бюсси был. Во время своего «обучения» он знакомится с капитаном Дарси Литтлом.
После того, как с подачи Ришелье Жюльен де Бюсси впал в немилость у Людовика XIII, маркиз с шестилетним сыном бежал в Англию, где благодаря старым связям получил у Якова I разрешительную грамоту, она же комиссия, она же каперское свидетельство, таким образом формально переходя на службу Англии. Это дало де Бюсси возможность грабить испанские и французские корабли и, что немаловажно, в случае королевского приказа, сражаться с французами.
В течение последующих лет десяти Жюльен де Бюсси занимался каперством у берегов Старого Света, а позже стал флибустьером у берегов Нового. С покупкой корабля и подбором команды де Бюсси помог тот самый давний знакомый, капитан Литтл, чей сын стал бессменным коком в команде «Морского Единорога», получившего свое имя из-за более длинного, чем обычно на флейтах, бушприта. Да и сам флейт отличался более длинной носовой частью, что позволило сделать нос судна острее, а самому судну придать быстроходности.
Все свое детство Анри был рядом с отцом, в комаде «Единорога», пройдя путь от юнги до старпома. Жюльен, в душе так и остававшийся аристократом, несмотря на то, что последние двадцать лет своей жизни провел среди пиратов, озаботился образованием сына. Десять лет назад, умирая, передал «Единорога» и команду в руки Анри.

Характера капитан сдержанного, холодного и весьма жестокого. Нравы, мораль и жизнь того времени не дают возможности быть милосердными христианами тем, кому приходится выживать и сражаться. Чтит пиратский кодекс и весьма презирает богатеев, что множат свои состояния благодаря рабскому труду. «Никакой жалости» — на атакованных им кораблях не оставляет в живых никого, никого из жертв не берет к себе в команду без крайней на то нужды, как бы жертвы ни умоляли сохранить им жизнь и ни уверяли в крайней своей полезности. Впрочем, убивает быстро и безболезненно — но рассказать об этом акте милосердия уже некому. Как и о том, насколько высоки фехтовальные навыки капитана.
Однако те из команды, кто плавал на «Единороге» еще более десяти лет назад, помнят Анри другим — куда более жизнерадостным, куда более вспыльчивым и живым. Характер молодого человека резко переменился в том сражении, в котором погиб капитан де Бюсси-старший, «Единорог» из которого вышел, едва не разваливаясь на части, сохранив меньше четверти своей команды. Та рубка запомнилась всем до конца жизни, и даже при большом желании забыть шрамы на теле напомнят.

Остались шрамы и у Анри: косой — на груди, от правого плеча к левому; под ребрами и на левом бедре. Что, впрочем, не портит аристократичной, утонченной, но мужественной внешности пирата, делая его чуть ли первым красавцем всех морей Нового Света да добавляя байкам о «Морском Единороге» романтический ореол.

Чарлз Литтл, кок

Kurotsuchi Mayuri



Чарлз Литтл, кок, которого в команде зовут просто Литтл, он же "Маленький", "Малыш".
42 года.

Родился и вырос в Бристоле, Англия. Отец, Дарси Литтл, был наёмным капитаном, работающим чаще всего на торговцев. Мать - в девичестве Полли Тодд - повариха в трактире. Свое детство провел в основном там же, научившись готовке и впитав некоторые жизненные принципы. В десять лет отец в первый раз взял на корабль в качестве юнги, но парень быстро перекочевал на камбуз помогать коку, либо же доставал судового врача, человека умного и очень знакомого с разнообразными ядами. В плаванье уходил не каждый раз, но опыт постепенно получал, и довольно разнообразный, а потом, к шестнадцати годам, прописался на корабле стареющего отца. Тем не менее, заменить его не желал, и всего через год, когда Жюльен де Босси набирал команду, попал туда по знакомству. Знакомству отца, конечно же, подробностей о котором Чарлз не знал. Там и стал коком, стремительно набираясь боевого опыта, до того имевшегося лишь по редким тренировкам, спасибо старпому отца.
Десять лет назад, при смене капитана, остался в команде, к тому моменту уже приобретя в ней немалый вес, спасибо не только пище, но и умениям по части приготовления ядов и противоядий, а также метания отравленных дротиков вкупе с духовой трубкой. Ну и навыкам в протыкании мягких частей тела, а также добирании до них через фехтование оппонента.

Излишними моральными принципами не отягощен, но умирать то всяко лучше на полный желудок, потому за тем, как ест команда, тщательно следит. Привязан к ним преимущественно временем, не жалея в случае чего, однако двумя исключениями являются капитан Анри и Рэйчел, девчонка, подобранная им лет пять назад в порту. По всей видимости, заменяет для Литтла ребёнка, а особой неудачи было взропотавшая команда от неё не заметила, куда большую принесла сама попытка избавиться от "дитяти". Научил её сражаться на мечах и не только, передав свой опыт. Ей даже понравилось держаться невдалеке от основного сражения, кружа и выбирая более безопасные цели, ну либо те, которые грозятся вот-вот кого-нибудь убить.
К более молодому капитану (он же "кэп") относится с уважением, считая достойным продолжателем дела отца, и, если понадобится, за него пойдет в адское пекло, ухватив с собой как можно больше врагов. А вот с остальными ведёт себя попрохладнее, не утруждая себя "общепринятым" поведением "воспитанных людей". Вежливость мешает эффективности, и её легкий налет быстро сменяется привычной фамильярностью. Отстраненной, чтобы не слишком привязываться, но фамильярной, дабы не тратить слова попусту. Можно и не слова, можно и просто огреть чем-нибудь.
Кстати, об огреть. Недолюбливает огнестрельное оружие за его взрывоопасность, сам же пользуется ятаганом, всегда носимым за поясом. Однако имеет на камбузе и эсток, висящий над дверью, и чекан в углу. Яды с противоядиями же создаются в каюте, которую кок делит с Рэйчел, и хранятся в надежно закрытом сундуке. Поварскими ножами в бою будет пользоваться только в крайнем случае. Это, как и столовые приборы, не оружие!

Внешность - Ushiromiya Rudolf из Umineko nu Naku Koro (и там далее от конкретного варианта).
Высокий мужчина (1.8 метра) в хорошей физической форме, чаще всего ходящий в простой одежде - светлая холщовая рубаха, черные грубые штаны. Черноволос, коротко подстрижен, глаза карие. Отличительным признаком, за исключением всяких мелких шрамов, являются кожаные пояс и надеваемая для боев жилетка. В первом он хранит склянку какого-нибудь медленного яда и несколько дротиков, а вот в жилетке и дротиков побольше, и ядом они будут заранее смазаны прямо перед боем, и духовая трубка с иглами имеются.

Рейчел Фостер, дочь кока

Kusajishi Yachiru


Рэйчел Фостер, 16 лет.
Родилась и выросла в Англии.
Осиротела в 11 лет, из-за чего недолгое время жила в порту. Чуть позже была подобрана Чарльзом, который заменил ей отца. Стала членом команды, к коей со временем привязалась, в большей мере к капитану и к, само собой разумеется, Литтлу. С самого появления на корабле обучалась обращению с холодным оружием, к которому испытывала немалый интерес.
Достаточно харизматичная, уверенная в себе, грубоватая, прямолинейная, добродушная и энергичная девушка, которую не сломили трудности. У нее нет понятия кодекса, так что пиратская жизнь ей по вкусу.
Немного умеет готовить в случае необходимой помощи коку, правда, получается у нее еще хуже, чем у него.
Внешность - Фуюминэ Наото из DOGS.
Основная особенность - крестообразный шрам на груди.

4. Тип отыгрыша: немного боевки, немного комедии, немного драмы, немного гордости и благородства.

5. Краткое описание: пиратская одиссея капитана Норда.
Чайка на крыле принесла, что к берегам Южной Америки плывет галеон «Право Короля», груженный деньгами да европейскими товарами под самую крышу трюмов. Еще на оном плывет дочь гранда Толедского, но до нее капитану Норду дела нет. Его девиз — «Никакой пощады», а значит все, кто ступил на борт галеона при его отправлении из Севильи, умрут.

6. Рейтинг: G, если будем выходить за рамки, будут внесены правки.

7. Предупреждения: возможны утрированная передача духа эпохи и некоторые несоответствия реалиям в угоду собственному удовольствию.
Очереди, скорее всего, не будет.
Короткие посты. Возможно, даже очень короткие посты.

читать отыгрыш

Капитан Норд:

Белые паруса «Морского Единорога» резко хлопали, надуваемые сильным зюйд-зюйд-вестом. Ветер, прохладный и остро пахнущий морем, гнал вперед резвые волны, что вздымались и опускались, словно океан дышал. Ветер гнал вперед флейт, который врезался узким своим носом в валы густого сине-зеленого цвета, рассыпая в стороны фонтаны искрящих радугой брызг. Словно настоящий единорог несся по волнам, рассекая те грудью. Длинный его рог-бушприт то опускался к воде, когда судно шло с волны вниз, то взмывал вверх, когда то взбиралось на следующую. Над бушпритом трепетали, плескались на ветру, хлопали и рвались белоснежные кливера. Солнце слепило до слез, отражаясь от полных ветром могучих парусов «Морского Единорога».

«Единорог» шел на семи узлах, преследуя видимый вдали галеон. Чайка не обманула. Один-единственный, без сопровождения, корабль, чей экипаж надеялся добраться до берегов Аргентины. Расстояние между быстроходным флейтом с дополнительной парусной оснасткой и груженным галеоном сокращалось буквально на глазах.

- Поднять блинд и брамсели!

Под носовой мачтой и на трех основных туго надулись новые паруса, и «Единорог» помчался быстрее, отчего волны начали заливать палубу. Но команда, давно привыкшая к таким неудобствам, которыми приходилось платить за высокую скорость флейта, не обращала на эти издержки внимания. Впереди была добыча, по словам Чайки, немалая — и команда предвкушала.

Двести ярдов. Синий флаг с изображенным на нем белым единорогом, вставшим на задние ноги, плещется на ветру. Сто ярдов.

- Приготовиться идти на абордаж!

Пятьдесят. Двадцать. Капитан крутанул штурвал, резко разворачивая «Единорога» и заходя к галеону под углом со стороны кормы. Единственное место, не оснащенное пушками, — корма по углам. Чертовски неудобно, но, учитывая превосходящую огневую мощь галеона, наиболее разумно.

- Бросить якорь по левому борту!

Флейт резко накренился, разворачиваясь правым боком к «Праву Короля».

- Огонь!

Орудия правого борта разом грохнули, разрывая свежий морской воздух вспышками огня и заполняя его запахом гари и пороха. Корма и левый борт «Права Короля» вздрогнули и посыпались щепами да обломками в тех местах, где ядра пробили обшивку корпуса. Команда «Единорога» пошла на абордаж. В сторону галеона полетели абордажные багры и кошки, цепляясь за фальшборт, подтягивая корабли друг к другу, сцепляя их почти намертво. А следом были перекинуты мостки, по которым пираты кинулись в бой. Стрелки на марсах отстреливали защитников «Права Короля», сабли и шпаги рассекали воздух, снасти и тела; над палубой галеона повис тяжелый запах свежей крови и гари, крики и стоны.

- Живых не оставлять!



Анхелика:

Полчаса назад, всего полчаса назад, прогуливаясь по палубе "Права Короля", с недавних пор принадлежащего её отцу, Анхелика и представить не могла, что совсем скоро ей придется напару с Катариной, которую часто позволяла себе ласково называть Рино, запереться в каюте и молить Деву Марию о спасении.

Но... начнем по порядку. Полгода назад её отец, Алваро де Толедо, отправился в Аргентину, владея там обширным имением. Ещё тогда она умоляла его взять её с собой, но гранд отказал. И она без устали слала ему письмо за письмом, надеясь, что сердце батюшки смягчится и он позволит ей отправиться в самое настоящее приключение. О, девушке не пристало мечтать о поездках за море, но ведь часто аристократы брали с собой жён и даже дочерей, отправляясь за море, в далекую, овеянную славой Америку. Может, даже встретят пиратов... и конечно же - победят! Ведь Алваро не даст своей дочери бесславно сгинуть в морских пучинах и обязательно наймет лучших из лучших для защиты своего сокровища.

И, о чудо, отец внял её мольбам, наказав своему доверенному лицу в Испании, Федерико де Лара, приобрести корабль и снарядить его в путешествие. И в один прекрасный день это путешествие началось. Разумеется, в должной для юной девицы компании наперсницы - доньи Катарины - и отцовского камергера Понси де Кардона, следившего за её обучением. И поначалу всё было, как в книгах, которые она тайком читала. Ветер в лицо, бескрайняя водная гладь и столь же бескрайнее небо. О... Анхелика часто-часто стояла на носу прекрасного и гордого "Права Короля", наблюдая, как взрезает он волны, непрерывно качаясь. Вверх-вниз, вверх-вниз, словно на качелях во дворе отцовского замка, привязанных к дубовой ветке. И сердце её замирало от восторга, ведь путешествие казалось самой настоящей волшебной сказкой. И даже все эти морские термины - кубрик, брамселя, шкоты, баки, трюмы и прочие-прочие - казались ей заклинаниями добрых магов-моряков. Даже и порой вплетающаяся в них брань, которую донье слышать не пристало, ни капли не портила очарования...

Но всякому очарованию приходит конец.

Полчаса назад отчего-то сбледнувший капитан невежливо подхватив её и Рино под локотки, отвел в их каюту, наказав запереться и молиться. Анхелика, собиравшаяся-было указать ему на недолжное поведение, притихла, прочитав в темных, словно маслины, и хитроватых глазах дона Росио нешуточную тревогу и жестом осадила компаньонку, собиравшуюся показать наглецу небеса в алмазах.

- Ave Maria, gratia plena; Dominus tecum... - шептала знакомую с детства молитву. А после - загрохотало и "Право Короля" вздрогнул. Запахло порохом, окошко, забранное разноцветным стеклом, звякнуло, по полу покатились серебряные бокалы, инкрустированные агатом. Анхелика замолчала и выпрямилась, отбрасывая за спину длинные косы, перевитые жемчугом и вцепилась в драгоценные аметистовые четки, побледнев, когда за дверью послышался шум схватки.

- Что бы ни случилось, Рино, помни, мы должны вести себя с достоинством, - она подошла к столу, летящим стремительным почерком написав письмо отцу и, выплеснув в ночной горшок остатки вина из бутылки, засунула листок туда, постаравшись заткнуть бутылку пробкой как можно плотнее. Если они проиграют, она обязательно выбросит письмо в воду. И, может, оно достигнет отца, а уж отец найдет её. И выкупит. А может и отомстит, если они погибнут...

Бутылку она спрятала в дорожном сундуке, где хранились всяческая мелочевка, вроде пудр, притираний и прочей женской дребедени. И как раз успела к тому моменту, когда кто-то вышиб дверь. Оправив складки лилового платья простого кроя, Анхелика вздернула непокрытую точеную голову, одарив вошедшего надменным и холодным взглядом. И только побелевшие костяшки пальцев, сжимающих четки, выдавали её волнение.



Чарльз Литтл:

Вплоть до начала абордажа Чарлз наблюдал за схождением кораблей, стоя подальше от правого борта и скрестив руки. Идти в первой волне он не собирался, как и отсиживаться - уважение команды штука в жизни полезная, а одной только готовкой её не заработаешь. Особенно при появлении новичков. Сейчас. Корабли тряхнуло, когда они сцепились, и сразу после этого стрелки принялись за свою работу, а Литтл начал рывками двигаться около борта, затрудняя прицеливание по себе. Из тех, кого он видел, никто, правда, на него мушкет не наводил, но когда предосторожность была лишней?
Привыкшая к таким манёврам кока, абордажная команда уже запрыгивала на "Право Короля" с улюлюканьем и рёвом, и с палубы галеона донеслись первые крики умирающих. Не оставлять, так не оставлять. Мужчина достал ятаган и быстрым шагом преодолел мосток меж кораблей, спрыгивая на палубу. Абордажники успешно справлялись с матросами, но были там и явно хорошие бойцы. Защищают лестницы на второй этаж, к тем каютам. Там что-то ценное? Один из пиратов прорвался через оцепление, пока элитная охрана - а в том, что это была она, Литтл не сомневался - отвлеклась на остальных. Следя за ним, кок отошел к борту, стараясь быть как можно незаметнее. Пират, не церемонясь, выбил дверь ногой, и пару секунд смотрел внутрь, не заходя. Что он там увидел?
- Тут девки, народ! - прокричал он, повернувшись ко всем, и ответом ему послужил одобрительный рёв, плюс пара предсмертных криков.
- Вот идиот, отвлёк всех, - мужчина сплюнул на палубу и побежал к лестницам, зычно крикнув перед этим:
- Рэйч, к той каюте! - зная, что девчонка где-то тут. Путь преградил один из "гвардейцев", и Чарлз, остановившись, достал из жилета дротик, смазанный быстродействующим ядом, и кинул в него, попав в плечо. Дьявол, чуть не увернулся. Толкнув рукой врага, кок одним прыжком оказался на лестнице, поднимаясь наверх, а поскольку его никто не преследовал... Кровь пустил.



Рейчел:

Абордаж начался.
Воздух сотрясался от выстрелов мушкетов, свиста рассекающих воздух клинков и воплей умирающих. Многие члены команды уже вступили в бой, и Рэйчел не оставалась в стороне, уже перейдя мост и ступив на палубу "Права Короля". Держась чуть поодаль от самого пекла сражения, она атаковала зазевавшихся матросов или же выручала пиратов, вот-вот грозивших распрощаться с жизнью. Покончив с еще одним матросом, пытающимся спасти свою жизнь бегством, она огляделась.
Взгляд девушки сфокусировался на страже, охранявшей лестницу на второй этаж. Если второй этаж охраняется – значит, там есть что-то важное. То, что стремятся защитить.
Один из пиратов уже успел туда пробраться. Секунда – и летит с петель дверь, открывающая одну из кают. (Действительно, зачем заморачиваться с замками?) Пират замирает на несколько минут, а после громко оповещает всех о своей находке.
"Девки, значит?"
Рэйчел двинулась к лестнице. В любом случае нужно что-то предпринять. Услышав голос кока, она кивнула, пусть и так туда направлялась. Гвардейца взял на себя Чарлз, так что ей не составило труда забраться на второй этаж и быстрым шагом дойти до каюты, в которой находились "девки".
Зайдя внутрь, Фостер увидела двух девушек. Лишь взглянув на них, она поняла, что стражу приставили ко второму этажу со стремлением защитить этих двоих. Двоих из богатых и, наверняка, влиятельных семей.
По приказу нельзя никого оставлять в живых. И приказ не был отменен. Его никогда не отменяли. Но тут он был… невыгоден? Их можно было взять, как заложниц, ведь наверняка их семьи выкупят их за немалую сумму. Ведь от мертвых толку намного меньше. Как жаль, что мертвых не выкупают.
Если капитан отвергнет идею с заложницами, то убить их всегда успеется. Они не представляют особой угрозы, но расслабляться тоже не стоит.
- Оповести капитана. - Бросив взгляд на пирата, стоявшего неподалеку, Рэйчел велела ему поторопиться. Шансов, что Норд прислушается к этой мысли, чертовски мало, но попробовать стоит. Сейчас стоит лишь ждать, тем более что скоро сюда подойдет кок, а его будет проще убедить. А он, в свою очередь, сумеет убедить капитана. Наверное.



Катарина:

Утро этого, оказавшегося на поверку, одним из самых тяжелых в жизни Катарины де Лара, дня для девушки началось с назидательных слов дорогого для нее отца: "Только ты одна можешь, и должна быть, защитой и опорой доньи Анхелики". Эти слова, как молитву, читала про себя сейчас темноволосая испанка.

А ведь всё начиналось так прекрасно! Батюшка ее обожаемой доньи - Алваро де Толедо - наконец-то, спустя столь долгое время, разрешил дочери посетить его в далекой заокеанской Аргентине. Отец Рино, так ласково называла свою наперсницу дочь благородного дома де Толедо, был назначен главным в сборах быстроходного и достаточно защищенного корабля, на котором сможет поплыть драгоценное дитя гранда. В скором времени всё было готово и ранним прохладным утром две молодых доньи отправились в путь.

От морского путешествия девушка ожидала большего, а редкие шепотки за спинами двух девушек по поводу "женщина на борту - быть беде", медленно, но уверенно, доводили молчаливую на вид де Лара до белого коленья. Но казалось милая Анхелика и не замечала (или не хотела?) всего, что боковым зрением видела Катарина. Дочь гранда, взращенная в теплом и заботливом доме, мечтала о великих приключениях, далеких странах и отважных битвах, где защитники хрупкой девы, конечно же, побеждали всех злодеев и героически завершали свой путь, для того чтобы снова его продолжить, отправляясь на встречу новым битвам и победам. И, наконец-то, она получила их - приключения. Счастье, написанное на аккуратном личике наследницы де Толедо было столь искристым и заразительным, что верная Рино не могла испортить его своими угрюмыми мыслями и не хорошими предчувствиями, и лишь сдержанно улыбалась одними уголками губ. Позже, когда девушка не надолго покинула свою донью, она спрятала саблю, подаренную отцом перед отъездом, под кровать в их каюте.

Когда мясистые пальцы дона Росио жестко схватили Катарину и Анхелику во время прогулки по палубе их корабля, испанка готова была выкинуть мужчину за борт его же судна прямо здесь и сейчас. Но легким движением руки донья мягко осадила ее, и взглянув в лицо капитана, Рино поняла причину такого поведения мужчины. Женщина на коробле - быть беде.

Мерный голос милой Анхелики, читавший молитву святой Деве Марии, заглушал звуки битвы и давал не впасть в легкую панику и нервный мандраж перед чем-то, что должно было вот-вот случиться. Шорох темно-зеленого бархатного платья простого кроя - сшитого специально для этого путешествия, следовал за легким, едва слышными за всем этим шумом, шагами. Поправив нервным движением руки высокую прическу, в которую были уложены длинные густые кудри Катарины, девушка нервно теребила кружева подаренных отцом перчаток. Саблю наперсница не решалась брать в руки перед своей доньей. Та даже, наверное, и не подозревала о том, что хранилось под их кроватью.

- Что бы ни случилось, Рино, помни, мы должны вести себя с достоинством, - сказала дочь гранда, подойдя к столу. Быстро написав что-то на слегка желтом листке бумаги, она выплеснула в ночной горшок остатки вина из не прозрачной бутылки, и, засунув листок туда, заткнула сосуд пробкой как можно плотнее.

И как раз вовремя.

Неотесанный мужлан, ворвавшийся в каюту двух высокородных дам, посмел обозвать онных девками и, нагло рассмеявшись на ответный оглушительный рев, стал медленно заходить в комнату. Грязная пиратская шавка! Выйдя вперед и прикрыв собой Анхелику, Рино стала медленно поднимать руку к нагруженной прическе, желая незаметно вытащить длинную острую, в нужных и умелых руках, серебряную палочку-шпильку. Лить кровь при милой донье не хотелось, но во благо ее безопасности и защиты, Катарина готово была пойти даже на грех...

Когда уже испанка хотела вырвать из прически опасное украшение для того, чтобы остановить мужчину, в дверях каюты появилась миниатюрная девушка, едва ли ровесница двух благородных дев. Бросив не то приказ, не то просьбу мужлану, что первым ворвался сюда, она замерла в дверном проходе. Можно попытаться оттолкнуть ее и, подхватив дорогую донью, попытаться сбежать в пылу сражения, но... Но куда? Аве Мария, дай сил. Пират спустя совершенно долгие секунды выскользнул наружу.

Высокомерно поджав губы и нацепив лучшее из пренебрежительных выражений лица, Катарина подошла на несколько шагов ближе к юной пиратке и направила на нее свой сложенный веер. Четки на тонкой девичьей руке мягко сверкнули в приглушенном свете, а глаза наперсницы блеснули злым огоньком.

- Отпустите нас и сопровождающую нас команду, иначе вам всем не поздоровиться!



Литтл:

Молодец, девчонка. Мимо Литтла протиснулся тот самый пират, бормоча под нос нечто вроде: "Раскомандовалась тут". Но оспорить даже не попытался. Подойдя к каюте и заглянув сбоку, нависая над Рэйчел и рукой с ятаганом хватаясь за верхнюю часть проёма, мужчина осмотрел внутренности помещения.
- А ведь не соврал, - сказал Чарлз, оценивая девушек - а это были именно они - взглядом. Красивы, чертовки. Особенно наглая. Волосы, фигурка, грудь - всё при ней. Да и лицо не отстаёт. Чуть прогибаясь и заходя внутрь, кок бросил приёмной дочери:
- Последи за входом, - плоскостью меча надавливая сверху на веер, вынуждая опустить, и, немного наклонившись к стоящей, произнёс тише:
- Если у вас есть что-то опаснее веера, миледи, посоветую не доставать. Будет неприятно лишать вас пальцев, - и, пройдя мимо, посмотрел на стекло. Разноцветный витраж. Богато живут. Усевшись на свободную кровать, кок откинулся к стене и посмотрел на вторую девушку, сидящую напротив. Выглядит, конечно, поскромнее, но тоже в ней что-то есть. Кэпа напоминает. Внезапная мысль удивила Литтла, который сам её не ожидал, и он наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть. Не так статна, попроще, но всё равно на кэпа похожа. Однако. Откинувшись назад, мужчина положил ятаган на свои колени, не выпуская из руки.
- Отпускать, как ты там сказала, вашу команду, мы не будем. Норд сказал в расход, значит в расход, - повернув лицо в сторону нагленькой сказал Чарлз, а потом посмотрел на сидящую напротив милашку, справедливо полагая, что уж она то поблагоразумнее:
- Но на вашем месте я бы на дно морское не торопился, успеется. Кэп как раз идёт сюда, посмотреть на улов, вдруг что и решит. Акул, конечно, кормить тоже надо, но им тут и без вас хватит.



Анхелика:

- Рино, не позорь себя, - негромко, но властно произнесла Анхелика, разглядывая пиратку. Явно не последнее лицо среди них... Что же... нужно отдать должное этим варварам - сражаться они умеют. Может, если бы их отправили с кем-то подобным, то "Право" уцелел бы, а ей сейчас не приходилось осаживать слишком рьяно защищавшую её компаньонку.

- Этим людям нет дела до наших просьб и вряд ли они оставят нас в живых, - спокойный голос доньи нельзя было не слышать. - Поэтому - молчи, - тяжелые косы тянули голову девушки назад. Она присела на кровать, перебирая четки и про себя повторяя молитвы. Одна бусинка, другая... наконец, их осчастливил визитом ещё один человек, посмевший напасть на корабль её отца.

- Мы не будем молить о милости, - холодно взглянув на просто одетого пирата ответила Анхелика. - Жизнь - песок, быстро утечет сквозь пальцы, гораздо страшнее бесчестье.

И умолкла, прикрыв глаза. Если придется, она не допустит позора. В складках платья она прятала стилет. И пусть только кто-то из этих плебеев коснется её! Лучше - смерть.



Капитан Норд:

Секунду назад за дверью раздались шаги тяжелых ботфортов.

- Если у вас здесь что-то и отберут — то только ваши жизни. Моя команда уважает чужую честь, — спокойно и холодно ответил на услышанную последнюю реплику Норд, входящий в каюту.

- Литтл, почему они еще живы? — взгляд цепких серых глаз изучал девушек. Сначала ту, что повыше, затем ту, чей тихий голос он едва различил, подходя к каюте. Последнюю изучал намного дольше, чем то допускали рамки приличий. Однако взгляд, начисто лишенный животного влечения, которое могло бы появиться при виде двух красивых девушек, делал честь его хозяину.

Норд коротко встряхнул шпагой, стряхивая с нее свежую кровь, и убрал оружие в ножны. Из-под расстегнутого синего камзола виднелась белая нательная сорочка, черные штаны убраны в ботфорты выше колен. Никакой традиционной пиратской шляпы с пышным плюмажем на капитане не было.



Катарина:

Холодная сталь ятагана (кажется так он называется?) отвратительно ярко блеснула поверх темного веера, заставляя девушку чуть выше поднять взор и, скользнув взглядом (большего не позволял этикет) по ворвавшемуся варвару, на смену ушедшему, отвернуться, бросив холодный взгляд в ответ ему на зрительный контакт.

Будто получив звонкую пощечину, а не несколько фраз от своей доньи в ответ, Катарина сдержанно кивнула головой на слова де Толедо и прикрыла, недавно опущенным холодным оружием вниз от фигуры пиратки, раскрытым веером. Четки на запястье снова едва заметно блеснули и скользнули по руке вниз, к самым кружевным манжетам. Предупреждение мужчины де Лара выслушала, но даже кивком головы не показала, что услышала его. Но всё же, взглядом она очень внимательно следила за ним, стараясь предугадать тот момент, когда он потянется своими грязными ручонками к милой Анхелике.

Как будто совсем расслабленно и спокойно, испанка будто проплыла, а не прошла, к дочери гранда, вставая по ее правую руку. Какого-то желания или надобности отвечать просто одетому варвару не было, так что девушка просто сдержано обмахивалась веером, прикрываясь им и внимательно наблюдая за ситуацией, чтобы в любой момент защитить или прикрыть донью собой.

В свои силы девушка свято верила до того момента, пока в помещение не зашел еще один мужчина. И по глазам девчонки-пиратки и более взрослого, развалившегося на кровати, мужчины, она поняла, что перед ними никто иной, как капитан этих отвратительных варваров. Сделав небольшой шаг вперед, Рино постаралась как можно незаметнее чуть прикрыть Анхелику от этих холодных глаз нового незваного гостя, что непозволительно долго изучали прекрасную донью. Вы не имеете права смотреть на нее! Нахмурив бровки и чуть сильнее пару раз взмахнув веером, де Лара внимательно следила теперь за всеми движениями вошедшего пирата. И быстро-быстро думала. Нужно было найти выход из сложившейся ситуации и, чем быстрее это случится, тем больше будет вероятность того, что они с наследницей де Толедо останутся живи. И здоровы.



Анхелика:

- Тогда не утруждайте себя переменой решения, por favor, - она окинула вошедшего мужчину спокойным взглядом. - Раз вы его уже приняли, - бусины медленно скользили меж тонких пальцев. И даже "пожалуйста" в её устах звучало не как просьба, а как дозволение. - Катарина, - а это уже наперснице, и куда как мягче, к тому же на испанском. - Сядь. Ты благородная донья, пусть стоят они, - её отчаянная, милая спутница собиралась искать возможности спасти её. Это так... героически. И столь же неразумно. Хотя бы потому, что их попросту больше. Потому, что они сейчас сильнее.

- Не волнуйся, Рино. Верь мне. За нас отомстят, или я не дочь своего отца, не Толедо, - помолчав немного, продолжила на родном языке, уповая на повальную безграмотность пиратского сброда.

Но кто знает, какой ветер подует завтра, как говорили бывалые моряки. Вот и Анхелика приняла на веру сию простую истину, отчаянно желая, чтоб для пиратов этот рейд оказался последним.



Рэйчел:

Стоя около входа, она внимательно наблюдала за происходящим. За девушкой, отчаянно пытающейся защитить свою напарницу, и за второй, сохранявшей самообладание и благородство, даже не смотря на неудобную для нее ситуацию, и за приемным отцом и за капитаном, вот-вот зашедшим.
К слову о капитане: он явно не был настроен менять собственные принципы ради этих девушек. Да и отменять приказа явно не собирался. Но попробовать стоило.
- Нет, его еще можно изменить, – заметила Рэйчел, бросив взгляд на девушку с длинными, красивыми волосами. Другие ее слова Фостер не понимала - испанский не был ее сильной стороной.
- Капитан, может в мире существуют исключения? Может, пощада не такой уж плохой вариант?
– издалека начала Рэйчел, слегка усмехнувшись.
- Я думаю, что их жизни будут куда дороже, чем их бездыханные тела, коих тут и так полно.
Девушка посмотрела на Чарлза, ожидая от него какой-либо поддержки.



Литтл:

Появление капитана стало для кока неожиданностью. Прикинув в уме путь того пирата и самого кэпа, Литтл заключил, что, похоже, кто-то из них точно бежал. А милашка с характером. Своё первое впечатление о ней мужчина заклеймил неверным, понимая, что если наглая лишь казалась ледышкой которую можно было бы и подтопить, то чёрненькая ей являлась. А уж сходство с кэпом становилось всё очевиднее, в сию краткую словесную перепалку даже влезать охоты не было. Казалось, что медленно сдвигаются два айсберга, а стоящего меж ними просто раскрошит - как и один из них при столкновении. И это будет не Норд. Чёрт, испанский. Переход на него был неожиданным, хотя корабль-то испанский, чего неожиданного. Примерный смысл сказанного кок осознал, хотя произношение, очень чистое, было непривычно.
Молодец, девчонка. Малыш подмигнул Рэйчел, слегка повернув голову в её сторону, и продолжил, смотря на сидящих напротив девушек:
- Кэп, Рэй права. Они же благородные доньи, - последние два слова на испанском, - и за них могут заплатить выкуп. Легкие деньги, главное вовремя сбежать. Сами посмотрите на каюту и корабль, с золотишком проблем-то нет. Когда ещё оно само пойдет к нам в руки? Того, кто не догадался поставить серьёзную охрану своей дочери, и использовать легко. И месть нам не страшна, за нами идут семь морей, - последнюю фразу Литтл произнёс на испанском, несколько медленнее, чем остальную речь, пристально вглядываясь в глаза ледышки. Думает, мы такие серые, что её не поймем? Ну-ну.
- Но, если вы так уж хотите, - протянув последнее слово, кок отпустил рукоять ятагана, и, переведя взгляд на наглую, полез за дротиками в жилетку. Она ведь может попробовать дернуться. Тут главное припереть к стенке быстрее, чем это сделает кэп, иначе без трупа дело не обойдется. Под одеждой тело было не видно, по крайней мере не самые боевые части, а, скорее, отвлекающие и выпуклые и неплохо выпуклые, но стойка с веером, осознавала это девушка или нет, была похожа на стойку мечника. Девушка с мечом дело нечастое, хотя не мне об этом говорить, а особенно такая импульсивная. Добром это не кончится.



Катарина:

- Конечно, Анхелика. За нас отомстят. - ответила своей компаньонке де Лара, - А уж мой отец об этом позаботиться... - перед взором предстал ее дорогой батюшка, яростно убивающий этих отвратительных варваров за то, что они посмели коснуться дочери его гранда и его собственного дитя. Ухмыльнувшись за веером на эту картину, которая так и застыла перед глазами, испанка, медленно и чинно, но не слишком растягивая движения, села на край кровати, рядышком со своей милой доньей. Выставив аккуратненькую ножку, прикрытую длинным подолом платья, перед Анхеликой, как бы отделяя ее от всех остальных, хотя бы мысленно и как будто для самой себя, она сложила веер и положила к себе на колени. Перебирая свои драгоценные четки, как будто читая молитву, или считая, Катарина скользила взглядом по комнате. Что же делать?.. Что же делать? До сабли дотянуться я не успею. Да и она лежит совсем под ногами этого плебея. Украшения в волосах? Слишком долго, да и лишние движения сейчас не нужны. А то оба мужчину уже слишком напряглись. Остается только ждать....

Молча выслушав желание девушки и мужлана, что не подобающе вел себя в присутствии дам, о том, что они хотят поживиться на жизни двух благородных девушек, Рино чуть не задохнулась от возмущение. Да вы!.. Но видом своего отвращения к этим разговорам не показала. Только отвернулась от очередного излишне внимательного взгляда владельца ятагана по себе и игнорируя вернувшееся предложение об убийстве двух богатых особ.

- Стало быть, на какой-то миг или секунду в вашей голове промелькнула мысль о том, что мы, словно маленькие дети, потерявшиеся в гуще толпы, могли испугаться смерти от вашей руки? - высокомерно изогнув одну бровь, девушка посмотрела на мужчину, что так внимательно сверлил своим взглядом ее лицо, продолжая говорить почти на чистом английском, - С вашей стороны было совершенно глупо и наивно так полагать. - пальчики скользнули на третий круг "пересчета" дорогих четок. Что уж точно не потеряет Рино перед грядущей скоропостижной смертью - так это честь и уважение к самой себе.



Капитан Норд:

- Конечно, отомстят, -- подтвердил Норд на испанском, -- если будут знать кому, -- криво усмехнулся.

Неграмотными могут быть пираты, что толкутся возле берегов родной страны. Мелкие и беспомощные по сути сошки. Те, кто бывет в разных странах и уж тем более промышляет у берегов Нового Света, знают несколько языков. Пусть и на уровне, далеком от поэтического. Некоторые же из команды Норда умели писать и считать, как и он сам.

Дерзкие речи темноволосой удивили. Надо иметь недюжинную смелость, чтобы вот так отвечать капитану тех, кто там, наверху, убивает команду твоего корабля. Звуки битвы доносились сквозь приоткрытую дверь, проникали сквозь стены. Мушкетные выстрелы -- все реже и реже, -- стоны боли, мольбы о пощаде, что обрывались на полуслове. Пираты не щадили никого. Серые холодные глаза капитана впились в темно-синие, похожие на вечерние васильки, глаза темноволосой доньи. Нет, она боится. Боится до дрожи, и чем больше боится, тем хладнокровнее будет казаться. Чудесная выдержка.

- Трюмы "Права" полны золота, -- взгляд скользнул на Рейчел, -- зачем рисковать, требуя выкуп за их жизни? -- в памяти Норда, да и в памяти Литтла, до сих пор свежо было сражение с тремя испанскими военными галеонами, после которого он стал капитаном. Стравить на себя испанскую армаду хотелось меньше всего. Его взгляд вернулся к дочери Толедо. И снова задержался на ней дольше дозволенного.

- Ты не думала о том, -- он повернулся к другой девушке, что вела себя слишком самоуверенно, учитывая их ситуацию, -- что убить мы можем только тебя, а твою хозяйку забрать с собой? -- спокойный холодный взгляд, в котором нет и намека на угрозу. Нет, Норд не угрожал -- он просто сообщал о наиболее вероятном развитии событий. Такие как капитан "Единорога", не угрожают -- они просто молча делают. -- Потому закрой рот и молись Богородице, если твоя хозяйка тебе хоть сколько-нибудь дорога.

- Связать им руки. На "Единорога" их, -- развернулся и вышел из каюты. Снаружи он отловил двух пиратов и приказал им помочь Литтлу и Рейчел, если тем понадобится помощь. Пересекая палубу галеона, капитан размышлял о своем совершенно странном поступке.



Анхелика:

Она на миг прикрыла глаза и слабо-слабо улыбнулась, признавая поражение. Ей следовало подумать о том, что пираты, прежде всего, очень разномастный сброд, бывающий там, куда занесет ветер. Неудивительно, что некоторые из них знали испанский.

- Ваше произношение оставляет желать лучшего, но... неважно, впрочем... - она резко поднялась, делая шаг вперед. Когда уже её милая Рино поймет, что сейчас защита требуется не ей? Неестественно-прямая спина - основа горделивой осанки. Анхелика подошла к шкафчику, пусть и пришлось для этого обойти девушку-пиратку, и достала оттуда тонкую белую кружевную шаль, накидывая на голову и плечи. Быть перед простолюдинами с непокрытой головой? Недостойно и... вульгарно.

- Вы недооцениваете Алваро Толедского, - да, ей было страшно. И единственная броня против удушающего, окутывающего со всех сторон страха, которая у неё осталась - высокомерие и лёд. - Одна ошибка не значит, что отец будет ошибаться вечно, - она больше не переходила на родной язык, поняв, что и капитан, и второй мужчина знают что она говорит.

- Рино, - она повернулась к компаньонке, которая позволила себе хватить лишку. - Ты забываешься, - хлестко, всё тем же, негромким и спокойным тоном. - Я велела тебе молчать, - то, что дочери де Лара дозволялось многое, не значило, что дозволено всё. Здесь она компаньонка, она в подчинении. И к тому же... после озвученного капитаном, то, чего молча боялась Анхелика, облеклось во вполне реальную угрозу. Реальную и весомую. Наверняка дядюшка Понси уже мертв вместе со своими "ребятками, которые защитят вас, милая госпожа". Потерять ещё и Катарину? Нет уж, пусть лучше дуется на неё, чем отправиться за борт. Кормить акул. Святая Дева Мария, как ты допустила это?..

- К чему связывать руки? Здесь ваши люди, а вокруг бескрайняя океаническая гладь. Бежать некуда, - де Толедо неторопливо подошла к письменному столу, забирая молитвенник в простеньком переплете. Молитвенник подарила ей мать, будет жаль, если он сгинет в морской пучине. - Впрочем, вам виднее, - она подняла руки, сводя тонкие запястья вместе. Длинные рукава обнажили бледную в сумраке каюты кожу, на левой руке на тоненькой серебряной цепочке болтался крохотный крест, вырезанный из сапфира. Отберут? Позволят оставить?..



Катарина:

Нет, девушка не испугалась слов капитана варваров и даже хотела было ответить на его грубую угрозу, завуалированную за четкими короткими фразами, напоминающие приказы. Но милая донья, что осадила свою наперсницу удержала оную от необдуманных и, скорее всего, чреватых для Катарины, поступков. Только поджав губы и поднявшись, девушка склонила голову в знак уважения к дочери де Толедо и спокойно направилась к изголовью своей кровати, на которой развалился мужлан из команды пиратов. Легко стянув кружевной платок, она накинула его на свою голову, прикрывая высокую прическу, в которой до сих был ее козырь - острые украшения. Но они подождут до поры - до времени. Она спасет свою донью, чего бы ей это не стоило. Даже если она потеряет свою жизнь, найдя конец на морском дне.

Возвращаясь к Анхелике, испанка на долю секунды дольше, задержалась возле того самого места, где лежал пират. Там, прямо под ним лежало ее спасение - сабля, которую до этого она упрятала в самых благих намерениях. Но сейчас этот поступок сослужил ей медвежью услугу - незаметно и быстро вытащить оружие, чтобы защитить и донью, и себя, и сбежать от пиратов, - Рино просто физически не успела бы всего этого. Сабля - лучшая ее помощница - так и осталась лежать под кроватью в своих серебряных ножнах, украшенных гравировкой герба ее дома, когда юнная испанка встала позади дочери де Толедо, по ее правую руку, и вытянула вперед сведенные вместе запястья. В отличии от донью, ее кожа не осталось оголена - широкие кружевные манжеты перчаток не дали этому произойти. Только драгоценные четки слабо блеснули, скользнув по руке вниз - к ладони.



Литтл:

Норд, в общем, говорил правильно, хоть Малыш и был уверен, что в тот раз было неудачное стечение обстоятельств, и в этот получится обставить всё получше. Но он капитан, ему решать. А ситуевина с девушками всё больше напоминала пирату самое начало капитанства тогда ещё просто Анри, и то, как он сам получал выговоры. Впрочем, он и сейчас продолжал, но на мгновение светленькая напомнила про молодость кока. Да и её остановка около него. Хочет что-нибудь сказать, но сдерживается? Всё равно. Так и не достав дротики и встав с койки, Чарлз снял простыню - она и понежнее канатов будет, и связать можно пожестче - и вырезал из неё две длинных полосы.
- Рэйч, и вы двое, стойте пока там и ждите, - сказал мужчина, подходя с первым отрезом ткани к черноволосой. - Для вашей же безопасности вяжем, между прочим, - сказал он, обходя её сзади и заводя руки девушки за спину. Хороший крестик. Прижав его к коже, кок обвёл запястье тканью, скрывая под ней украшение, а потом таким же образом обвёл и второе. Виток от одного к другому, второй, зеркальный, дёрнуть за концы и сжать запястья, повторить два витка, два витка вокруг запястий, и, наконец, дубовый узел на заранее удерживаемом начале и остатке конца. Надёжно, слаборазвязываемо, крепко.
- Я бы не светил такими игрушками, - шепотом на ухо сказал Чарлз девушке, и, взяв с кровати второй отрез ткани, подошел и завёл руки светленькой за спину, повторяя всё тот же способ, но на этот раз вместо крестика были четки, да и вязать поверх перчаток, и Литтл позволил себе сделать всё значительно крепче, кожу то не натрёшь.
Осмотревшись, кок решил, что самое ценное, что тут есть, это сундуки. Доверять их пиратам или нет? Репутация позволяла считать, что приказу просто перенести вещи они последуют, но на всякий случай Чарлз сам решил проверить под кроватями - нередко под них что-то прячут. Под той, где сидела ледышка, было пусто, а вот под второй... Присвистнув, кок извлёк оттуда саблю с украшенными ножнами. У чёрненькой кожа нежная, вряд ли она с такой обращалась. А вот у неё. Мужчина посмотрел на девушку в перчатках, которыми как раз удобно было бы хвататься. Сабля всё же не кинжал, она умения требует.
- Твоя, да? - задал риторический вопрос Литтл, подвешивая оружие на пояс.
- Так, добры молодцы, вытаскивайте отсюда сундуки, вещи и одежду в мою каюту, потом разберемся. Нашли такую игрушку, можем и что другое обнаружить, сюрпризов я не хочу. Рэйчел, бери ту, что пониже, ведём на палубу. В трюме суматоха будет, а в дальней части палубы тихо и спокойно, - кок подошел к наглой и подтолкнул её в спину, выводя наружу.



Рейчел:

Поглядев вслед уходящему Норду, Рэйчел в глубине души осознавала, что шанс наблюдать за смертью этих девушек был очень велик. Так что решение капитана не могло не удивить. В любом случае, что не делается – то к лучшему. Усмехнувшись этой маленькой победе, она наблюдала, как дочь Толедо (как выяснилось из ее слов) накидывает на голову белую шаль. Наблюдала за хладнокровным лицом, за спокойными глазами, за гордой, прямой осанкой... Пожалуй, она удивляла. Наверное, за счет того, как контрастно она смотрелась на фоне свой напарницы.
Потом Рэйчел наблюдала, как кок аккуратно перевязывает им руки отрывками простыни.
Взгляд без особого интереса скользнул по крестику на запястье длинноволосой, который тут же был спрятан от посторонних глаз тканью. Облокотившись о косяк двери, Рэйчел ждала, пока Малыш осмотрится, словно в поисках чего-то. Когда из-под кровати извлеклась сабля, Рэйчел изумленно выгнула бровь. Наверное, приберегли для самозащиты. Только теперь она, увы, уже ничем им не поможет.
- Твоя, да? – спросил кок у той, что владела боевым веером и не менее боевым характером. Странный вопрос, очевидно же, что да.
- Конечно ее, чья же еще, – пожав плечами ответила вместо нее пиратка, подтверждая, что лишь она могла ее хранить. Возможно, даже не умея ей пользоваться.
Двое помощников остались в каюте, собирать сундуки и вещи. "На палубу - значит на палубу". Подойдя к дочери де Толедо, Рэйчел легко подтолкнула ее к выходу, сама же идя рядом, зная, что она не убежит. Взгляд окинул корабль. Людей с "Права Корабля" осталось не так уж и много, но сама битва еще не прекращалась. Так что стоило быть осторожнее, мало ли что.
- Вам обеим сказочно повезло, – тихо заметила Рэйчел, обращаясь к пленнице, - будь капитан в обычном расположении духа, вы бы уже отправились на небеса.



Анхелика:

- Вы слишком добры. Для пирата, - так же тихо отозвалась Анхелика, с сожалением взглянув на сундуки с вещами и милые сердцу безделушки. В лучшем случае, им позволят взять их же платья, в худшем... неизвестно сколько придется быть в этих. И неизвестно когда удастся вымыться... хотя, при ней несколько платков, может, удастся освежиться? Хотя бы холодной водой из кувшинов. Не оставят же их без воды совсем?.. Впрочем, глянув на других пиратов, то и дело скользящих весьма однозначными взглядами по их с Рино фигурам, де Толедо начала сомневаться в правильности решения местного капитана... Норда, кажется? Занятное прозвище. В то, что это имя, Анхелике не верилось. А ещё его поведение явственно указывало на то, что он благородной крови. В отличие от других.

Молитвенник и четки оттягивали спрятанные в складках карманы, из-за длинных юбок двигаться быстро не получалось. Анхелика сочувственно взглянула на наперсницу, которую лишили её оружия, качнув головой. Да Рино очень смелая. Ей самой никогда не быть такой. Всё, что у неё есть - глупые девичьи мечты и фамильная гордость. Со связанными руками спуститься по ступеням было нелегко, если бы её не поддерживала та самая пиратка, Рэйчел, то наверняка она позорно упала бы, распластавшись перед всем этим мужичьём. У кормы она заметила молодого идальго Сантьяго де Кампостелла, который вечерами читал ей сонеты Шекспира. Теперь же он отбивался от троих, наседающих на него, пиратов. То тут, то там были разбросаны тела матросов и вояк, служивших её отцу и ей, у правого борта на коленях стоял капитан Росио, видимо, умоляя сохранить ему жизнь. Запах гари, крови, нечистот, кровь на светлой палубе и на перилах, кровь на мачтах и канатах. Анхелику мутило. А в следующий момент она почти наступила на ладонь камергера Понси, в последний момент отдернувшись. Благородная донья едва удержалась от того, чтоб не вырвать прямо себе под ноги. И лишь осознание, что на неё смотрят пираты, удержало её от позора.

Пройти по перекинутым мосткам было так же трудно, как и по лестнице. И корабли, и мостки качались на волнах, оступиться и упасть значило смерть. Она не умела плавать, а тяжелый атлас платья потянул бы её на дно не хуже привязанного к лодыжкам пушечного ядра. Ещё один приступ страха - и вот она на борту "Единорога", пиратского корабля.

- У вашего капитана всегда есть время передумать, Рэйчел... - с горечью ответила Анхелика, глядя под ноги, чтоб не оступиться. Только бы не обнаружили стилет - её спасенье и защита от возможных посягательств. Сейчас она остро сожалела, что всегда шла вопреки моде и неглубокий V-образный вырез лишь натянулся на груди, обнажая кожу чуть больше положенного. А всё из-за того, что руки им связали за спиной...

Анхелика опустила голову. Как жаль, что она не может поправить шаль, и ей приходится почти как прикосновения ощущать все эти взгляды. Ещё несколько минут - и вот, они уже у носовой части палубы "Единорога", там, где должны дождаться капитана Норда. В сторону "Права" донья старалась не смотреть, благо, бриз сносил все запахи прочь. Она выглядела куда бледнее, чем обычно, отчего темные глаза горели на лице девушки на порядок ярче. Краски покинули даже сжатые в узкую линию губы. Де Толедо ждала решения...



Капитан Норд:

Выйдя из каюты благородных донн, Норд направился к трюмам, чтобы воочию увидеть то, о чем рассказывала Чайка. Не придумала. Умница. Здесь было, чем поживиться. Он осмотрел все отделения трюма, решая, что уносить на "Единорог", а что пустить ко дну вместе с кораблем и перебитой командой. Капитан переходил от ящика к ящику, ждал, пока тот вскроют, смотрел внутрь, отдавал приказы. Золото, драгоценности. Это явно везлось в личное пользование гранда. Но большая часть трюмовых каморок была занята европейскими товарами всех мастей, начиная платьями и заканчивая добротными ботинками да стеклами для очков, кои явно везлись на продажу европейским колонизатором. Норд пустил своих людей разбирать, кому что приглянется. Он отдавал короткие и однозначные приказы. Разобравшись в трюмах, поднялся в каюты. Забрать самое ценное, все, что можно продать или что может пригодиться на "Единороге", как то порох, провизия, ром, орудия, снасти -- весь прочий хлам пойдет ко дну.

Он вернулся на свой корабль спустя час, быть может, чуть менее. Чтобы увидеть, что на носовой палубе флейта, как он и приказывал, находятся две благородные пленницы. Их руки были связаны за спиной -- в большей степени просто мера против глупости: бежать с корабля все равно некуда, вокруг -- океан, на многие и многие мили. Бежать некуда и некак. Только один путь -- отправиться на корм рыбам. Перепуганные женщины способны на любую глупость, даже попытаться напасть на пиратов, число и сила которых превосходит в разы и разы. Особенно помощница доньи способна учинить такую необдуманность и поставить под удар и себя, и свою госпожу.

Он подошел к девушкам, которых охраняли. Еще раз внимательно изучил обеих.

- В трюм их, по отдельности, -- короткий приказ. -- Рейчел, обыщи обеих. Забери все колющее и режущее. Как запрете, развяжите им руки. Литтл, проследи.

Затем ушел к себе. Он не отдал привычного приказа очистить палубу, после которого команда разделялась на две части: одна оставалась на "Единороге", другая -- на призовом судне, которое уводилось в порт и продавалось. С "Правом Короля" оставлять следы было слишком рискованно. Корабль наверняка кто-нибудь да узнает, и поползут слушки о том, кто именно привел его в порт для продажи. В случае с благородными де Толедо, коих особенно жаловал Филипп IV, подобное было рискованно и крайне глупо.

- Потопить корабль! -- приказал он. И по палубе галеона разлили смолу да в трюмах рассыпали порох. И, когда все, что представляло хоть какой-то интерес, было перенесено на "Единорог", подожгли. "Право Короля" провожал удаляющийся легкокрылый флейт дымящими мачтами, горящими палубами, на которых обгорали трупы некогда бравой команды, да заливаемым водой трюмом.